"Орсон скотт Кард. Соната без сопровождения" - читать интересную книгу автора

заплакал, потому как до него дошло: ведь то, что Крис лишился фортепиано,
лишился пальцев, дабы никогда больше не играть, - все равно, как если бы
Джо лишился своего бара. Ибо если Джо когда-нибудь лишится своего бара,
ему уже незачем будет жить.
А что касается Криса... В автофургоне для доставки жареных пирожков к
бару теперь подъезжал другой человек, а Криса в этой части света никто
никогда больше не видел.



4

- Ах, какое прекрасное утро! - пел член дорожной бригады, который в
своем родном городке пять раз смотрел фильм "Оклахома!".
- Укачай мою душу на груди Авраамовой! - пел дорожный строитель,
выучившийся петь, когда все члены семьи собирались с гитарами.
- Нас да ведет твой свет! - пел, веривший в Бога дорожник.
Лишь рабочий с беспалыми руками, который держал дорожные знаки "Стоп"
и "Тихий ход", только слушал. Он никогда не пел.
- Почему ты никогда не поешь? - спросил член дорожной бригады;
вообще-то, ему нравились Роджерс и Хаммерстайн и всегда он расспрашивал
только о них.
Человек, которого они называли "Сахаром", просто пожимал плечами.
- Мне не хочется петь, - отвечал он, когда снисходил до ответа.
- Почему его зовут Сахаром? - спросил как-то один из новеньких. - Не
сказал бы, что он такой уж сладкий.
Ему ответил верующий:
- Его инициалы СН. Как сахар - С и Н [инициалы главного героя на
английском языке совпадают с латинскими буквами С и Н, фигурирующими в
химической формуле сахара С6Н5ОН], знаешь?
И новенький засмеялся. Глупая шутка, но из тех, что облегчают работу
на строительстве дорог.
Нельзя сказать, чтобы жизнь их была тяжелой. Ведь и этих людей
подвергли тестированию, ведь их и поставили на работу, которая доставляла
им наибольшее счастье. Они гордились тем, что их кожа болит от загара, что
у них гудят растянутые мышцы, а дорога, длинной и тонкой лентой тянувшаяся
сзади, была для них самым прекрасным в мире. Потому-то весь день за
работой они пели, полагая, вероятно, что вряд ли когда-нибудь будут
счастливее.
Не пел только Сахар.
Затем у них появился Гильермо. Невысокий мексиканец, говоривший с
акцентом. Всем, кто у него спрашивал, Гильермо отвечал: "Пусть я и из
Соноры, но мое сердце в Милане!" Если интересовались, почему именно
(правда, чаще всего его об этом никто и не спрашивал), он объяснял: "Я -
итальянский тенор в теле мексиканца" и доказывал это, беря любую ноту,
когда-либо написанную Пуччини и Верди. "Карузо был ничто, - хвастал
Гильермо. - Послушайте-ка вот это!"
У Гильермо были пластинки, и он пел под них. А на работе по
строительству дороги он, бывало, подхватывал любую песню, которую запевал
кто-нибудь, развивая любую тему, либо же пел облигато тоном выше, и его