"Джон Ле Карре. Портной из Панамы" - читать интересную книгу автора

сегодня настал черед безногого седовласого сенатора просить милостыню. Вон
его везут в тележке, а прямиком за ним вышагивает чернокожая красавица-мать
с прехорошеньким и улыбчивым младенцем. Пятьдесят центов маме,
приветственный взмах руки младенцу, а по пятам за ними ползет рыдающий
паренек на костылях, подогнув одну ногу в колене, и она напоминает
перезрелый банан с лопнувшей кожурой. Интересно, рыдает ли он вот так целый
день или только в часы пик? Ханна и ему протягивает монетку.
Затем на секунду наступает просвет - машина на полной скорости взлетает
на холм, к Мария Инмакулада, и во дворе возле желтых школьных автобусов
суетятся монахини с белыми, точно припудренными лицами - Senor Pendel,
buenos dias! И вам тоже buenos dias, сестра Пьедад! И вам тоже, сестра
Имельда! И тут Ханна вспоминает, что забыла дома копилку с монетками и что
сегодня день какого-то там святого, но вот какого именно? Нет, и она тоже
совершенно придурочная, как и ее братец, на, вот тебе пять долларов, милая,
у тебя впереди трудный и долгий день. Толстушка Ханна звучно чмокает отца в
щеку и тут же бросается на поиски Сары, ближайшей, закадычнейшей подружки на
этой неделе. И за всей этой сценой с улыбкой наблюдает страшно толстый
полицейский с золотыми часами на руке, похожий на Санта-Клауса.
"И никто не придает этому значения, - почти радостно думает Пендель,
наблюдая за тем, как его дочь исчезает в толпе. - Ни дети, ни взрослые. Ни
даже я. Один еврейский мальчик, да и тот не совсем еврей, одна
девочка-католичка, но и она не совсем чтобы, и для всех нас это стало
нормой. И мне стыдно, что я так непочтительно отзывался о неподражаемом
Эрнесто Дельгадо, дорогая. Видно, просто сегодня один из тех дней, когда я
не могу быть хорошим послушным мальчиком"...
После чего в сладостном одиночестве Пендель снова выезжает на
автомагистраль и включает любимого своего Моцарта. И тут же все чувства его
обостряются до предела, как всегда бывало, когда он оставался один. По
привычке он проверяет, заперты ли все дверцы и окна, уголком глаза следит за
уличными торговцами, нищими, копами и другими потенциально опасными
личностями. Нет, нельзя сказать, чтоб он чего-то боялся. В течение
нескольких месяцев после вторжения США люди с ружьями поддерживали в Панаме
покой и порядок. Теперь же стоит кому-то выхватить револьвер в потоке
движения, как по нему откроют огонь из каждой машины, кроме него, Пенделя,
разумеется.
Палящее солнце вываливается из-за еще одной недостроенной эстакады,
тени под ней сгустились, грохот и гул города усиливаются. Между шаткими
строениями на узких улочках мелькает вывешенное на просушку белье всех
цветов радуги. Лица людей на тротуаре поражают разнообразием - африканская,
индейская, китайская кровь, а также всевозможные сочетания всех этих кровей.
Панама хвалится тем, что здешнее многообразие человеческих рас и пород
сравнимо разве что с разнообразием птичьего царства. И эта мысль почему-то
всегда грела сердце полукровки Пенделя. Одни произошли от рабов, да и
другие, по большей части, тоже. Ведь их предков доставляли сюда на кораблях
десятками тысяч - работать на канале, а иногда и умирать ради него.
Дороги открываются. Океан спокоен и освещен как-то сумеречно. Россыпь
темно-серых островов по ту сторону бухты похожа на далекие китайские горы,
подвешенные в туманной дымке. Пенделю всегда хотелось побывать там.
Возможно, вина Луизы, что этого так и не случилось: мешало присущее ей
чувство неуверенности и страха. А может, не произошло этого потому, что