"Джон Ле Карре. Секретный пилигрим " - читать интересную книгу автора

* Тайный агент (жарг.).
** Пайд Пайпер - герой поэмы Браунинга.

В Сэррате существует мудрая традиция: наши застольные речи не
записываются ни на пленку, ни в блокнот, и впоследствии на то, что было
сказано, не принято делать никаких официальных ссылок. Таким образом,
почетному гостю предоставлялось то, что Смайли на немецкий манер называл
"свободой для дурака", хотя он меньше, чем кто-либо другой, нуждался в этой
привилегии. Но я-то ведь профессионал, выученный, чтобы слушать и
запоминать, и вы должны также учесть, что не успел Смайли произнести и
несколько слов, как я понял - и сразу же заметили мои студенты, - что
говорил он, обращаясь прямо к моему сердцу еретика. Я имею в виду того,
другого, менее послушного субъекта, живущего также внутри меня, которого,
честно говоря, отказывался признавать с тех пор, как открыл последнюю
страницу своей карьеры - имею в виду тайную анкету, которая была моим
неудобным спутником еще до того времени, как мой упирающийся джо по имени
Барли Блейр переступил за осыпающийся Железный Занавес и, подстрекаемый
любовью, а также соображениями чести, спокойно продолжал продвигаться
вперед, хоть Пятый этаж в это и не верил.
Чем лучше ресторан, говорим мы о Кадровике, тем хуже будут новости.
- Настало время, Нед, чтобы ты передал свою мудрость новым мальчикам, -
сказал он мне во время подозрительно хорошего обеда в "Конноте". - И новым
девочкам, - добавил он с отвратительной ухмылкой. - Кажется, скоро их
допустят в церковь. - Он вернулся к более приятной теме: - Ты же знаешь
правила игры. Ты тертый калач. Уже поднатаскался. Очень лихо руководил
Секретариатом. Пришла пора извлечь из этого пользу. Мы считаем, что тебе
надо взять детский сад, так сказать, передать эстафету завтрашним шпионам.
Если мне не изменяет память, он пользовался такими же спортивными
терминами, когда снимал меня с поста главы Русского Дома после дезертирства
Барли Блейра и сослал меня на живодерню, в Следственный отдел.
Он заказал еще две порции арманьяка.
- Кстати, а как твоя Мейбл? - продолжал он, словно только что о ней
вспомнил. - Мне сказали, что она играет в гольф с форой в двенадцать, боже,
даже десять. Что ж, надеюсь, ты против меня ее не выпустишь. Ну, так что
скажешь? Будни - в Сэррате, на выходные - домой, в Танбридж-Уэлс, - это ли
не триумфальное завершение карьеры? Так что скажешь?
Ну что тут скажешь? Ты говоришь то, что другие уже говорили до тебя.
Тот, кто может, делает. Тот, кто не может, учит. А учат они тому, чего сами
делать уже не могут, потому что их тело или душа, а может, и то и другое
утратили единство цели, поскольку они видели слишком много, скрывали слишком
много и слишком многим рисковали, а в конце так мало вкусили. И вот они
разжигают в новых молодых душах свои старые мечты и греются у огня.
И это снова возвращает меня к вступительным аккордам речи Смайли в тот
вечер, поскольку слова его вдруг доходят до меня и захватывают. Я пригласил
его, потому что он был легендой прошлого. Однако - ко всеобщему нашему
восторгу - он оказался еще и иконоборческим пророком грядущего.


Я не стану докучать вам подробностями о том, как во вступительном слове
Смайли пропутешествовал по всему свету. Он рассказал им о Ближнем Востоке, о