"Барбара Картленд. Змея Сатаны " - читать интересную книгу автора

в стихах; он чаще обращался к спичу, чем к рифме. Это единственное, что их
различало.
Однажды Джон Рочестер сильно влюбился, и его стихи и письма к Элизабет
Барри столь же красивы и нежны, насколько другие его творения грубы и
неприличны.
Но сейчас, да и никогда раньше, в жизни Рейка Рочестера II не было
никого, кому он мог бы написать: "Я только лишь воздаю вам должное, когда
люблю вас так, как ни одну женщину никто не любил прежде".
Изредка, когда какая-нибудь из женщин казалась ему особенно
привлекательной, граф вспоминал любовные стихи, посвященные его
предшественником Элизабет Барри:

Твоей любовью побежден ,
И взором в рабство обращен -

и говорил себе, что подобных чувств никогда не изведал. Никогда его не
обращала в рабство женщина, и он не испытывал ни малейшего желания узнать,
как это бывает.
Женщины существовали для развлечения, для веселья, желания, но больше
ни для чего.
Он помнил, в какой ад превратила его мать жизнь отца, и не собирался
подвергнуться чему-либо подобному.
Он переходил от одного романа к другому с такой быстротой, а иногда и
безжалостностью, что, разумеется, это не могло избежать комментариев
светского общества.
- Я хочу, чтобы в этом вопросе была полная ясность, - говорили матери
своим дочерям. - Если, не дай Бог, ты окажешься в обществе Рейка Рочестера,
ты должна избегать его любой ценой, а если ты меня ослушаешься, то
отправишься в деревню на следующий же день.
Но опытные жены снисходительных мужей смотрели на него с ожиданием и
поощрением во взгляде.
Граф понимал, что может выбрать среди них любую, которая придется ему
по вкусу, и поскольку все давалось ему легко, то постепенно он стал гораздо
более привередливым, чем во времена своей бурной юности.
Вспоминая теперь вечные ограничения и запреты, переполнявшие его
отрочество, он искал в женщинах только приятности; самое главное - чтобы
они ему не наскучили.
Это стало для него важнейшим критерием, и какое-то время он
сопротивлялся льстивым речам леди Лангстоун.
В то время его увлекала и даже, можно сказать, обвораживала леди
Харриет Шервуд, в которой была какая-то дикость характера, делавшая ее
совершенно непредсказуемой и способной на поражавшие всех поступки.
Но леди Лангстоун - Цирцея, как она себя называла, - была весьма
настойчива.
Она намеренно выбрала себе такое имя, забыв банальную
Аделаиду-Шарлотту - имена, данные ей при крещении, и демонстрируя свою
власть над мужчинами, и в самом деле неограниченную.
Она была своего рода женским аналогом графа: в ее жизни один любовник
сменялся другим; она отбрасывала их, как только ей удавалось вскружить им
голову, и оглядывалась вокруг в поисках следующей жертвы, которую можно