"Майкл Чабон. Окончательное решение " - читать интересную книгу автора

пустой бравадой чудаковатого старикашки.
Человек из Лондона нахмурился и вздохнул не то с горечью, не то с
восхищением. Затем решительно мотнул головой, и этого, подумал старик,
обычно бывает вполне достаточно для аннулирования чего угодно, что возникало
в ходе его ежедневной работы. Полковник достал клочок бумаги и огрызок
синего карандаша. На оборотной стороне клочка он быстро написал номер и
аккуратно засунул его в щель перекошенной деревянной дверной коробки. Перед
тем как уйти, он обернулся и посмотрел на старика странным мечтательным
взглядом.
- Интересно, каковы попугаи на вкус, - сказал он.

VIII

Ульи стояли в ряд с южной стороны от его жилища - остроконечные домики,
миниатюрные падоги, белые и ступенчатые, как свадебный пирог. Одна из
колоний была заведена еще в 1926 году, и он мысленно всегда называл ее
"старый улей". В "старом улье" царствовали поколения сильных плодовитых
маток. Старику казалось, что улей такой же древний, как сама Англия, как
меловой костяк Южного Даунса. И теперь, в этот семнадцатый год его
существования, как всегда летом, пришло время забирать у пчел мед.
Ночью перед тем днем, на который было запланировано его откачивать,
старик до четырех читал Дж. Г. Диггса, затем урывками поспал не больше часа,
пока наконец не решил, что пора. Он никогда не полагался на будильник. Всю
жизнь он спал неглубоко, а одряхлев, и вовсе начал страдать бессонницей.
Когда же ему все-таки удавалось уснуть, он видел во сне загадки и
алгебраические задачки, из-за чего толком отдохнуть не получалось. В общем,
он предпочитал бодрствовать.
На все ушло гораздо больше времени, чем он рассчитывал, - умывание,
кофе, раскуривание первой трубки. Готовить он так и не научился, а девушка
из семейства Саттерли, которая последнее время приходила к нему помогать по
дому, появится только в семь. В это время он уже будет полностью поглощен
работой на пасеке. Так что позавтракать ему не пришлось. Но и без завтрака
он с раздражением заметил, что к тому моменту, когда закончилась его
ежедневная борьба с собственным организмом в уборной, когда он вымыл худые
стариковские конечности, застегнул все молнии на специальном рабочем
комбинезоне, надел ботинки на резиновой подошве и сетчатую маску, солнце уже
взошло и ярко светило в небе. День обещал быть жарким, а в жару пчелы ведут
себя беспокойно. Сейчас в воздухе, по крайней мере, еще витала ночная
прохлада, кое-где стоял туман, и чувствовался тяжелый запах моря. Поэтому он
потратил еще пять минут на то, чтобы с удовольствием покурить. Утренняя
свежесть, тлеющий табак в трубке, дремота позднего лета, напитавшиеся медом
пчелы. До истории с ученым попугаем это были все его радости жизни. Как он
понимал, животные радости.
Когда-то давным-давно такие вещи значили для него очень мало.
Подошвы ботинок скрипели по траве, когда он пошел к сараю за
инструментами для взлома и когда потом захромал к пасеке. На полпути он
почувствовал резкий маслянистый запах верескового меда. Этим летом вереск
рос хорошо. Саттерли будут довольны; по старинной договоренности они
продавали откаченный из его ульев мед и заработок оставляли себе, а
вересковый мед был в четыре-пять раз дороже обычных сортов.