"Вера Чайковская. Случай из практикума (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Он Нагеля не выносит, и это, кажется, единственное совпадающее у них
чувство. (Странно, но сам Дорик, вглядываясь в прошлое, испытывает к доктору
симпатию.)
Несколько ночей у ее постели. Жар, бред сливаются с его собственным бредом,
когда кажется, что это его дочь, сестра, нет, скорее жена болеет и жалуется.
И он подносит к ее рту, стараясь не пролить, чай с лимоном, осторожно сажает
на кровати - на барышне опять что-то кружевное, - измеряет то пульс, то
температуру и проявляет во всем этом такую чрезмерность, что, как записывает
он у себя в тетрадке позднее, только уже несколько окрепший за последнее
время организм пациентки помогает ей выдержать этот штурм и натиск
врачебного безумия.
Он сам так ослаб после ее выздоровления, что пролежал у себя наверху дня два
с сильнейшей головной болью, и этими ночами не то в бреду, не то наяву ему
мерещилось, что Дориан Нагель, крадучись, спускается по скрипучей лестнице,
осторожно открывает дверь к кузине, опасаясь не только доктора, но и
горничной Дуняши, поселенной в пристроечке возле барышни, и потом из комнаты
кузины слышится шепот, звон бокалов, ее приглушенный безудержный смех...
Вынести этот бред - а тем более явь - уже совершенно невозможно, и доктор,
чуть оправившись, окончательно собрался уезжать. Барышня поняла это без его
слов. Просто взглянула на него, когда он, скучно-сумрачный, спускался вниз
по лестнице, и поняла.
- Уезжаете, Петр Андреевич?
Он кивнул.
- Когда?
- Скорый до Москвы сегодня ночью. В четыре часа. Пойду попрошу лошадей.
Он помолчал, и она помолчала. Дориан спустился вниз и прошел между ними,
молчащими, весело здороваясь и напевая какую-то сицилианскую песенку, где в
каждой ноте звучало ликующее необузданное признание. После обеда Дориан с
Ниной, как теперь повелось, играли в крокет на лужайке. А доктор пошел в
последний раз окунуться к озеру.
Выходил из воды и вспомнил, как Нина крикнула ему - какой красивый!
Теперь-то, небось, красивый этот чернокудрявый, пышущий здоровьем и
самодовольством. И зачем было приезжать? Неужели в Москве не хватало
практики? Истеричных девиц всюду навалом! Господин Нагель лошадей обещал и,
расчувствовавшись, добавил доктору, сверх уговоренных, еще сотню рублей, но
Петр Андреевич с раздражением вернул ему лишнее.
- Чаевых не берем.
- Превосходнейший, милейший вы человек, - бормотал папаша с озабоченным
лицом, видно, совсем не понимая, к чему все клонится в его семействе.
- А мы, дружочек, кажется, в Италию двинем, - шепнул он доктору как великую
тайну. - Тоже здесь не особенно рассидимся после вас. Дориан зовет
посмотреть Венецию. Он там снимает нечто вроде виллы-палаццо - как он
говорит, - всем места хватит, раз дворец, даже нашей Марфе Ионовне. Так,
матушка?
Жена Нагеля, в присутствии гостей обычно молчавшая, вдруг произнесла
нараспев, добродушно улыбаясь:
- А и мне, Павлуша, захотелось посмотреть, что за страна такая - Италия.
Говорят, там красиво, как в райских кущах. Вот и наш Дорюшка как херувим
ангельского воинства на иконах Богородицы, - волосы смоляные, брови
полукружьями. И откуда он, Павлуша, такой раскрасавец? Видно, мать