"Вера Чайковская. Случай из практикума (Повесть)" - читать интересную книгу автора

сентиментальный, скорее ироничный, - но уж очень велико было его негодование
по отношению к Киллеру (ах, нет же, Келлеру!), которому Дорик припомнил все
несусветности, нравственную тупость, черствость, жестокость, с которыми ему
самолично приходилось сталкиваться и у других представителей этой древнейшей
профессии. В свое время Дорик даже перефразировал старинное изречение, врач
говорит больному: "Излечися сам!" И это еще самый хороший и честный врач.
В коммуналке, где Дорик провел с родителями первые семь лет своей жизни,
тоже был врач - психотерапевт, что для младенческого слуха звучало непонятно
и торжественно, - и едва ли не Келлер по фамилии. А потом, к концу их
совместного пребывания в коммуналке с тем Келлером (впрочем, фамилия, скорее
всего, была только созвучной), что-то у него произошло. Что именно -
тщательно скрывалось от детских ушей, но тем внимательнее эти уши
прислушивались к непонятным фразам, толкам, обрывкам разговоров и намекам
родителей и соседей.
Получалось, что не то он сам "сбрендил", - сейчас бы сказали "крыша
поехала", не то отчего-то ушел из дому. А у него была "роскошная", как
считал Дориков папа, жена, блондинка-венеролог, сын - студент, не замечающий
юного, ползающего по пыльным лестницам Дорика, и собака пудель, которую все
в доме любили и все хором постоянно попрекали соседа в том, что держит псину
в коммуналке. Интеллигентный же человек. Слово "интеллигентный" Дорик
впервые услышал именно в таком контексте - злорадно-мстительного неодобрения
в голосе и в хищных зеленых глазах одинокой буфетчицы с завода ДДТ, что на
Овощанке (что это значит, Дорик так и не доискался и не особенно
доискивался). Магия детских мифических представлений в завалах его памяти
так и осталась нерасшифрованной и непросвеченной четкой декартовской мыслью.

Гениальный психиатр совершенно правильно, на взгляд Дорика, который
специалистом в этой области не был, отмел какой бы то ни было барьер между
болезнью и здоровьем, показал, сколь узка и условна эта грань. А наши милые
эскулапы знай загоняли в рамки болезни все сильные человеческие страсти,
потрясения и переживания. В сущности, любая тонкая чувствительная натура (а
Дорик был натурой именно такой) попадала у них в разряд патологии. Отсюда и
взгляды на людей искусства, как поголовно шизофреников и безумцев; может
быть, так оно и было, но тогда в разряд "нормальных" попадали патологически
жесткие и черствые люди, не способные ни к любви, ни к страданию, ни к
сопереживанию. Вот и "Ниночка" (это же надо набраться такого нахальства,
чтобы называть ее везде только уменьшительно-ласкательным именем и при этом
защитить на ее "случае" - докторскую!). Да у нее была совершенно нормальная
реакция на смерть матери - она "временно помешалась"; Дорик не хотел
пользоваться медицинскими терминами, которые это понятное "помешательство"
возводили в ранг клинического случая, требующего вызова "скорой", бегущих
санитаров и палаты на десятерых в одной из "психушек". В состоянии этого
вполне понятного по-человечески "помешательства" (а иначе - глубочайшего
отчаяния) она ушла из дома и где-то бродила несколько дней. За это время
мать похоронили соседи, живущие в той же коммуналке. (Дорик подумал, что
если бы умница его вторая жена не настояла на том, чтобы не пускать его на
похороны собственной матери, - неизвестно, чем бы это для него кончилось.)
Так виновата ли "Ниночка", что не было рядом с ней такого любящего человека,
а был только врач-наблюдатель, отмечающий "симптомы" бесконечного горя и
затем анализирующий их на страницах психологического практикума? "Регрессия