"Александр Борисович Чаковский. Победа (Политический роман, книга 1) " - читать интересную книгу автора

надетые на босые ноги сандалии, засаленные, дырявые кожаные куртки...
Волосы у них были не просто длинные, но непременно растрепанные, сальные,
точно месяцами не мытые.
Воронов никогда не судил о людях по внешнему виду.
Он родился, провел детство и юность в рабочей семье, знал, что такое
нужда, носил одежду, перешитую с отцовского плеча.
В послевоенные годы часто ловил себя на том, что с безотчетной
неприязнью смотрит на молодых журналистов-международников и на всех этих
начинающих дипломатов, вылощенных, вежливых, скептически-насмешливых,
самоуверенных, никогда не голодавших, не слышавших свиста пуль...
Воронов подавлял это предубеждение, мысленно ругал себя, понимая, что
среди молодых людей есть отличные, серьезные, знающие, преданные делу
ребята... Однако детство и юность наложили нестираемый отпечаток на все
его симпатии и антипатии.
Молодые люди в грязных фуфайках и лоснящихся джинсах явно были не теми,
за кого пытались себя выдавать. Они не "были", а только "казались".
Группами слонялись они по тротуарам, часами сидели на ступеньках
подъездов, на гранитных постаментах памятников, на церковных папертях... У
этих людей - юношей и девушек - были жесткие черты лица, плотно сжатые
рты, странно поблескивающие глаза. Казалось, от любого из них можно каждую
минуту ожидать выстрела из пистолета, удара ножом, кулаком, ребром ладони.
Воронов понимал, что большинство из этих подчеркнуто неопрятных,
вызывающего вида людей вовсе не помышляют ни о каком нападении, что весь
их внешний облик - не более чем очередная мода, а иногда и особая форма
протеста против мира богатых и сытых. Сам он не раз писал о современной
западной молодежи, обо всех этих "хиппи", "хипстерах", "детях-цветах",
вскрывал их социальные корни, анализировал... Но, оказываясь рядом с ними,
всегда чувствовал тревогу и чего-то безотчетно боялся.
Может быть, именно поэтому он так быстро проникся симпатией к столице
Финляндии.
Воронов шел по спокойным, чистым улицам навстречу спокойным, как ему
казалось, доброжелательным, нормально одетым людям. Из витрин на него
смотрело изобилие, но не крикливое, навязчивое, алчное, часто безвкусное,
как в некоторых других западных столицах, а тоже спокойное, разумное,
сообразующееся с нормальными потребностями нормального человека.
Конечно, Воронов предпочел бы, чтобы событие, которому наверняка
предстояло войти в историю и ради которого он сюда приехал, произошло в
Москве или в столице одной из социалистических стран. Это было бы только
справедливо. Именно мир социализма долгие годы упорно, методично,
терпеливо и неустанно доказывал тому, другому миру, что такая встреча
необходима.
Но Воронов понимал, что она была бы невозможна ни в Москве, ни в Софии,
ни в Варшаве, ни в какой-либо иной столице социалистической страны. Те,
другие, на нее не пошли бы. Финляндия из всех западных стран показывала
наилучший пример мирного сосуществования, умения, готовности жить в ладу с
миром социализма. Оставаясь частью капиталистического мира, она не
присоединялась к блокам, сохраняла самостоятельность и вместе с тем охотно
развивала экономические отношения и с Западом и с Востоком... То, что
именно Финляндия предложила провести Совещание в своей столице, и то, что
Советский Союз, почти все страны Европы, Соединенные Штаты и Канада с этим