"Александр Чаковский. Это было в Ленинграде (Трилогия, 1 и 2 части) " - читать интересную книгу автора

В поезде была своя электростанция, и в вагоне горело электричество, но
лампы светили тускло. Мы жили в постоянном полумраке.
Кругом были лес и снег. В ту пору мы ещё не знали, что под снегом
скрываются бесконечные непросыхающие болота.
Нас окружала тишина. В первый день по приезде я увидел северное сияние,
очень бледное и напоминавшее рассвет. Над горизонтом краснело зарево. Оно
гораздо больше походило на северное сияние - такое, как его рисуют на
картинках.
Жизнь в мирном поезде казалась нам дезертирством. Каждый из нас
стремился скорее попасть на фронт. Я, как только приехал, спросил
редактора, когда же можно выехать. Редактор ответил: "Успеешь". Он всем
говорил "ты".
В ту зиму мы многое пережили, многому научились: не спать по суткам,
разводить костёр на снегу, отыскивать блиндажи в лесах и снежных равнинах;
мы научились разбираться в картах, спасаться от мин, отыскивать деревни,
которых нет на карте и вообще нет на земле, ибо они сожжены и сровнены с
землёй, будто по ним прошла гусеница гигантского танка... Научились ценить
тепло крохотной землянки с железной печкой и спать сидя и стоя, спать в
шофёрской кабине и в кузове, на обледенелых снарядных ящиках, на еловых
ветках, брошенных прямо в снег... Научились знакомиться с людьми и вступать
с ними в дружбу с первого слова.
В ту зиму наш фронт наступал. Был сделан прорыв, и силами
кавалерийского корпуса взято много деревень и железнодорожных станций.
Наши войска двигались по линии железной дороги, соединяющей Москву с
Ленинградом. Глубина фронта равнялась расстоянию между двумя станциями на
этой дороге. "Стрела" проходила это расстояние за час с четвертью. Сейчас
десятки тысяч вооружённых людей, тысячи орудий и бронепоезда штурмовали эти
несколько десятков километров.
Многих названий деревень и станций, в которых теперь заключался для нас
такой огромный смысл, я раньше просто не знал.
Для нас слово "Ленинград" не было только названием города. Оно
приобрело значение лозунга. Оно стало синонимом слова "прорыв".
Среди нас было много ленинградцев. Они изредка получали письма
"оттуда". В тот вечер письмо из Ленинграда получил Губин. Он читал его,
держа на коленях и опустив голову.
- "...И Женя умерла, и Галя умерла, а мама ещё не умерла, но,
наверное, умрёт на днях, потому что ей очень плохо... - прочёл он вслух, и
губы его стали тонкими, как всегда, когда он волновался. - И не можешь ли
ты прислать нам немного луку..."
Я не получал писем из Ленинграда. Я не знаю почему. Там жила женщина,
которую я любил. В мирное время мы часто писали друг другу. Я приезжал к
ней по нескольку раз в год. Она ждала меня на Московском вокзале и брала из
моих рук маленький чемодан. У нас не было бурных встреч, мы встречались
так, как будто лишь вчера расстались. Иногда мы шли к ней, за Нарвскую
заставу, где жила её мать и маленькая дочка, но чаще ко мне в гостиницу. Мы
садились на подоконник, раскрывали окно, если это было весной или летом, и
смотрели на Исаакий и на широкую площадь. Мы не ездили на острова и на
взморье и не катались с американских гор. Мы вообще мало гуляли. Нам было
хорошо вдвоём.
Её звали Лида. Я вдруг перестал получать от неё письма. Я почувствовал