"Карел Чапек. Обыкновенная жизнь" - читать интересную книгу автора

посередине мостков и плюнул в воду, чтоб показать ей, что я уже большой и
ничего не боюсь. Дома меня спрашивали, где я пропадал; я наврал, но, хотя
врал я часто и легко, как всякий ребенок, на сей раз я чувствовал, что ложь
моя как-то крупнее и тяжелее, и потому врал даже с излишним рвением,-
странно, как этого не заметили.
На другой день девочка явилась как ни в чем не бывало. Она попробовала
свистеть, округлив губы, и я учил ее, самоотверженно отказавшись от своего
превосходства: великая вещь дружба. Зато мне легче стало потом ходить к ней;
мы уже издалека свистом оповещали друг друга, что необычайно укрепило наше
товарищество. Мы вскарабкивались на откосы, откуда видно было, как работают
землекопы; она грелась на солнышке среди камней, как змейка, а я в это время
разглядывал крыши городка и луковицу собора. Как далеко! Вон виднеется
толевая крыша, это - столярная мастерская; папа, сопя, размечает доски, пан
Мартинек кашляет, а мама стоит на пороге, головой качает: куда же опять
запропастился негодный мальчишка? А вот он я, нигде я, я спрятан! Здесь я,
на солнечном склоне, где цветут коровяк, репейник и львиный зев; здесь, по
ту сторону речки, где звенят кирки и гремит динамит, где все совершенно
иное. Такое здесь укромное местечко: отсюда все видно, а тебя не видать. А
ниже нас уж проложили узкоколейку, отвозят в вагонетках камень и землю;
рабочий вскочит на вагонетку, и она сама катится по рельсам,- я бы тоже
хотел так, и чтоб на голове был повязан красный носовой платок. И - жить в
дощатой конуре, пан Мартинек мог бы мне такую сколотить. Смуглая девочка не
отрываясь смотрит на меня, до чего же глупо, что я ничего не могу ей
сказать. Попробовал говорить с ней на тайном языке: "Яхонцы тебехонцы
чегохонцы скажухонцы",- а она даже этого не поняла. Оставалось показывать
друг другу языки да перенимать друг у друга немыслимые гримасы, хоть так
давая понять о единомыслии. Или вместе швырять камешки. Сейчас черед за
языками; у нее язык гибкий и тонкий, как красненький змееныш; вообще
странная вещь язык: если рассмотреть, то весь он сделан будто из розовых
зернышек. А ниже нас - кричат, да там всегда кричат. Ну-ка, кто дольше
выдержит взгляд? Удивительно - глаза у нее как будто черные, а если
вглядеться, то в них такие золотые и зеленые крапинки, а посреди - крошечное
личико, и это - я... Вдруг ее глаза расширились как бы в ужасе, она
вскочила, закричала что-то и помчалась под горку.
На земляной террасе под склоном двигалась к трактиру беспорядочная
кучка людей. Кирки свои они побросали на месте работы.
А вечером в городке нашем тревожно рассказывали, что кто-то из "этих
людей" в ссоре пырнул ножом старшого, и будто его в цепях увели жандармы, а
за ними бежал его ребенок.
Пап Мартинек перевел на меня свои большие, красивые глаза и махнул
рукой, проворчав:
- А кто их знает, который из них это был. Эти люди нынче здесь, а
завтра бог весть где...
Больше я не видел девочки. От тоски и одиночества читал, что под руку
попадет, укрывшись меж досок.
- Хороший у вас мальчик,- говорили соседи, а папа с отцовской
скромностью возражал им:
- Лишь бы путным вырос!
VI