"Чарльз Спенсер Чаплин. Моя биография " - читать интересную книгу автора

запряженной четверкой, с матерью и ее друзьями-артистами, и мне приятны их
веселость и смех, когда наш трубач дерзкими звуками рожка возвещает наш
проезд по Кеннингтон-роуд под дробный цокот копыт и звон упряжки.

***

А потом что-то произошло. Может быть, через месяц, а может, и через
несколько дней, - я вдруг понял, что с матерью и в окружающем меня мире
происходит что-то неладное. Мать на все утро куда-то ушла со своей
приятельницей и вернулась очень расстроенная. Я чем-то забавлялся, сидя на
полу, и воспринимал всю сцену словно из глубины колодца, - я слышал
страстные восклицания матери и ее рыдания. Она то и дело поминала какого-то
Армстронга: Армстронг сказал то, Армстронг сказал это, Армстронг - подлец и
негодяй! Ее волнение было таким непонятным и сильным, что я заплакал, да так
горько, что матери пришлось взять меня на руки. И только через несколько лет
я узнал, что произошло в тот день. Мать вернулась из суда, где
рассматривался ее иск моему отцу, не дававшему ей денег на содержание детей.
Решение было вынесено не в ее пользу, а Армстронг был адвокатом отца.
Я тогда едва ли подозревал о существовании отца и не помню того
времени, когда он жил с нами. Отец, тихий, задумчивый человек с темными
глазами, тоже был актером варьете. Мать говорила, что он был похож на
Наполеона. Он обладал приятным баритоном и считался хорошим актером. Отец
зарабатывал сорок фунтов в неделю, что по тем временам было очень много. Все
горе было в том, что он сильно пил; мать говорила, что поэтому они и
разошлись.
Но в те времена актеру варьете трудно было не пить - во всех театрах
продавали спиртное, и после выступления исполнителю даже полагалось зайти в
буфет и выпить в компании зрителей. Некоторые театры выручали больше денег в
буфетах, чем в кассах, и кое-кому из "звезд" платили большое жалованье не
столько за их талант, сколько за то, что большую часть этого жалованья они
тратили в театральном буфете. Так многих актеров погубило пьянство, и одним
из них был мой отец. Тридцати семи лет он умер от злоупотребления алкоголем.
С грустным юмором мать рассказывала о нем всякие истории. Пьяным он вел
себя буйно, и после одного из дебошей отца она сбежала со своими друзьями в
Брайтон. Он послал ей вслед отчаянную телеграмму: "Что у тебя на уме?
Отвечай немедленно!" И она в тон ему телеграфировала: "Балы, вечера и
пикники, любимый!"
Мать была старшей из двух дочерей. Мой дед, Чарльз Хилл, ирландец из
графства Корк, был сапожником. У него были румяные, словно яблочко, щеки,
копна седых волос и борода, как у Карлейля на портрете Уистлера. Его
скрючило ревматизмом, потому что, по его словам, ему приходилось спать на
сырой земле, когда во время восстания он прятался от полиции. В конце концов
он поселился в Лондоне и открыл сапожную мастерскую на Ист-лэйн.
Бабушка была наполовину цыганкой - это была наша страшная семейная
тайна. Но это не мешало бабушке хвастаться тем, что ее семья всегда
арендовала землю. Ее девичья фамилия была Смит. Я помню ее веселой
старушкой - она осыпала меня ласками и, разговаривая со мной, всегда
сюсюкала. Бабушка умерла, когда мне еще не исполнилось шести лет. Она
разошлась с дедушкой, но по какой причине ни он, ни она не рассказывали. По
словам тетушки Кэт, тут был свой роковой треугольник - дед застал бабушку с