"Джон Чивер. Скандал в семействе Уопшотов" - читать интересную книгу автора

одинаковый и одинаковая ценность. Такие, как Джонсон, всегда были и всегда
будут. У него было продолговатое лицо, к которому слово "зрелость" никак
не подходило. Прожитое время было для Джонсона вереницей неожиданных
потерь и тяжелых ударов, но в тусклом, неверном свете рубцы на ткани его
эмоций были незаметны, и лицо его казалось серьезным, простым и
непроницаемым. Можно три раза объехать вокруг света, развестись, вторично
жениться, снова развестись, расстаться со своими детьми, нажить и
истратить целое состояние, а потом, вернувшись "к началу своему", увидеть
те же лица у тех же окон, покупать те же сигареты и газеты у того же
старика киоскера, здороваться по утрам с тем же лифтером и прощаться
вечерами с тем же гостиничным клерком, здороваться и прощаться со всеми,
кого, как Джонсона, несчастье вогнало в жизнь, как гвозди в доски пола.
Джонсон был путником, привычным ко всем невзгодам одиночества, у пего
случались бурные вспышки чувственности, и, когда он бывал в смятении духа,
в его подсознании всплывали видения магистральных шоссе и автострад с
развязками на разных уровнях, в нем таилось томление по венерину пояску,
которым томились люди на земле еще задолго до того, как придумали миф о
Венере, - томление, которое отвергает и добро и зло и которым правит
страдание.
Отец Джонсона умер, когда он был еще мальчиком, и воспитывали его
мать-учительница и ее сестра-портниха. Он был хорошим мальчиком, прилежным
и трудолюбивым. В то время как другие мальчишки бегали на футбол, а потом
носились по улицам, маленький Норман продавал ботиночные стельки,
резиновые грелки, рождественские открытки и газеты, принимал подписку на
журналы. Свои пятицентовики и десятицентовики он хранил в пустых банках
из-под сливового сока и раз в неделю относил их в сберегательную кассу. Он
два года сам платил за обучение в университете, а затем его призвали в
пехоту. Он мог устроиться на погрузку руды на пристанях озера Верхнего,
дававшую освобождение от военной службы, и сколотить за годы войны
капиталец, но узнал об этом слишком поздно.
Джонсон высадился в Нормандии на четвертый день десантной операции [6
июня 1944 года произошла высадка англо-американских войск в Нормандии].
Его первый сержант, толстый увалень, прострелил себе ногу, как только они
высадились на берег, а кровожадный ротный командир погиб после трех часов
сражения. Истинными храбрецами оказались такие, как он, скромные и
сдержанные люди. На третий день боев он был ранен и вывезен на самолете в
госпиталь в Англию. По возвращении в роту Джонсона перевели в штаб, где он
и оставался до самой демобилизации. Так он потерял четыре года жизни, пока
другие молодые люди делали карьеру. Когда Джонсон приехал на озеро
Верхнее, его тетки уже не было в живых, а мать лежала при смерти.
Похоронив мать, он остался со счетами от врача на три тысячи долларов, со
счетом похоронного бюро на тысячу четыреста долларов и с семитысячной
закладной на дом, который никто не хотел покупать. Ему было тогда двадцать
семь лет.
Джонсон налил себе еще стакан хереса.
- У меня никогда не было игрушечного электрического поезда, - сказал он
вслух. - У меня никогда не было собаки.
Получив работу в Управлении по делам ветеранов войны в Дулуте, он
извлек еще один урок: большинство людей рождаются в долг, живут в долг и
умирают в долг; честность и трудолюбие не спасают от ярма задолженности.