"Антон Павлович Чехов. Цветы запоздалые" - читать интересную книгу автора

Изменилась одна только Маруся. У нее была новость, и новость самая
ужасная. Она стала разочаровываться в (*73) брате. Ей почему-то вдруг стало
казаться, что он не похож на человека непризнанного, непонятого, что он
просто-напросто самый обыкновенный человек, такой же человек, как и все,
даже еще хуже... Она перестала верить в его безнадежную любовь. Ужасная
новость! Просиживая по целым часам у окна и глядя бесцельно на улицу, она
воображала себе лицо брата и силилась прочесть на нем что-нибудь стройное,
не допускающее разочарования, но ничего не удавалось прочесть ей на этом
бесцветном лице, кроме: пустой человек! дрянь человек! Рядом с этим лицом
мелькали в ее воображении лица его товарищей, гостей, старушек-утешительниц,
женихов и плаксивое, тупое от горя, лицо самой княгини,- и тоска сжимала
бедное сердце Маруси. Как п`ошло, бесцветно и тупо, как глупо, скучно и
лениво около этих родных, любимых, но ничтожных людей!
Тоска сжимала ее сердце, и дух захватывало от одного страстного,
еретического желания... Бывали минутки, когда ей страстно хотелось уйти, но
куда? Туда, разумеется, где живут люди, которые не дрожат перед бедностью,
не развратничают, работают, не беседуют по целым дням с глупыми старухами и
пьяными дураками... И в воображении Маруси торчало гвоздем одно порядочное,
разумное лицо; на этом лице она читала и ум, и массу знаний, и утомление.
Лица этого нельзя было забыть. Она видела его каждый день, и в самой
счастливой обстановке, именно в то время, когда владелец его работал или
делал вид, что работает.
Доктор Топорков каждый день пролетал мимо дома Приклонских на своих
роскошных санках с медвежьим пологом и толстым кучером. Пациентов у него
было очень много. Делал визиты он от раннего утра до позднего вечера и
успевал за день изъездить все улицы и переулки. Сидел он в санях так же, как
и в кресле, важно, держа прямо голову и плечи, не глядя по сторонам. Из-за
пушистого воротника его медвежьей шубы ничего не было видно, кроме белого,
гладкого лба и золотых очков, но Марусе достаточно было и этого. Ей
казалось, что из глаз этого благодетеля человечества идут сквозь очки лучи
холодные, гордые, презирающие.
"Этот человек имеет право презирать! - думала она.- Он мудр! И какие,
однако, роскошные санки, какие чудные лошадки! И это бывший крепостной!
Каким нужно быть силачом, чтобы родиться лакеем, а сделаться таким, как он,
неприступным!"
Однако только Маруся помнила доктора, остальные же начали забывать его
и скоро совершенно забыли бы, если бы он не напомнил о себе. Напомнил о себе
он слишком чувствительно.
На второй день рождества, в полдень, когда Приклонские были дома, в
передней робко звякнул звонок. Никифор отворил дверь.
(*74) - Княгинюшка до-о-о-ма? - послышался из передней старушечий
голос, и, не дожидаясь ответа, в гостиную вползла маленькая старушонка.-
Здравствуйте, княгинюшка, ваше сиятельство... благодетельница! Как поживать
изволите?
- Что вам угодно? - спросила княгиня, с любопытством глядя на старуху.
Егорушка прыснул в кулак. Ему показалось, что голова старухи похожа на
маленькую переспелую дыню, хвостиком вверх.
- Не признаете, матушка? Неужто не помните? А Прохоровну забыли?
Князеньку вашего принимала!
И старушонка подползла к Егорушке и быстро чмокнула его в грудь и руку.