"Антон Павлович Чехов. Соседи" - читать интересную книгу автора

будто отбыл повинность, неизбежную для юношей в возрасте от 18 до 25 лет; по
крайней мере, мысли, которые теперь каждый день бродили в его голове, не
имели ничего общего с университетом и с теми науками, которые он проходил.
В поле было жарко и тихо, как перед дождем. В лесу парило, и шел
душистый тяжелый запах от сосен и лиственного перегноя. Петр Михайлыч часто
останавливался и вытирал мокрый лоб. Он осмотрел свои озимые и яровые,
обошел клеверное поле и раза два согнал на опушке куропатку с цыплятами; и
все время он думал о том, что это невыносимое состояние не может
продолжаться вечно и что надо его так или иначе кончить. Кончить как-нибудь
глупо, дико, но непременно кончить.
"Но как же? Что же сделать?" - спрашивал он себя и умоляюще поглядывал
на небо и на деревья, как бы прося у них помощи.
Но небо и деревья молчали. Честные убеждения не помогали, а здравый
смысл подсказывал, что мучительный вопрос можно решить не иначе, как глупо,
и что сегодняшняя сцена с верховым не последняя в этом роде. Что еще будет -
страшно подумать!
Когда он возвращался домой, уже заходило солнце. Теперь уж ему
казалось, что вопроса никак нельзя решить. С совершившимся фактом мириться
нельзя, не мириться тоже нельзя, а средины нет. Когда он, снявши шляпу и
обмахиваясь платком, шел по дороге и до дома оставалось версты две, сзади
послышались звонки. Это был затейливый и очень удачный подбор колокольчиков
и бубенчиков, издававших стеклянные звуки. С таким звоном ездил один только
исправник Медовский, бывший гусарский офицер, промотавшийся и истасканный,
больной человек, дальний родственник Петра Михайлыча. У Ивашиных он был
своим человеком и к Зине питал нежное отеческое чувство и восхищался ею.
- А я к вам, - сказал он, обогнав Петра Михайлыча. - Садитесь, подвезу.
Он улыбался и глядел весело; очевидно, не знал еще, что Зина ушла к
Власичу; быть может, ему уже сообщали об этом, но он не верил. Петр Михайлыч
почувствовал себя в затруднительном положении.
- Милости просим, - пробормотал он, краснея до слез и не зная, как и
что солгать. - Я очень рад, - продолжал он, стараясь улыбнуться, - но...
Зина уехала, а мама больна.
- Какая досада! - сказал исправник, задумчиво глядя на Петра
Михайлыча. - А я собирался провести у вас вечер. Куда же уехала Зинаида
Михайловна?
- К Синицким, а оттуда, кажется, хотела в монастырь. Не знаю наверное.
Исправник поговорил еще немного и повернул назад. Петр Михайлыч шел
домой и с ужасом думал о том, какое чувство будет у исправника, когда он
узнает правду. И Петр Михайлыч вообразил себе это чувство и, испытывая его,
вошел в дом.
"Помоги, господи, помоги..." - думал он. В столовой за вечерним чаем
сидела одна только тетка. По обыкновению, на лице у нее было такое
выражение, что она хоть и слабая, беззащитная, но обидеть себя никому не
позволит. Петр Михайлыч сел на другой конец стола (он не любил тетки) и стал
молча пить чай.
- Твоя мать сегодня опять не обедала, - сказала тетка. - Ты бы,
Петруша, обратил внимание. Морить себя будешь голодом, этим горю не
пособишь.
Петру Михайлычу показалось нелепым, что тетка вмешивается в чужие дела
и свой отъезд ставит в зависимость от того, что ушла Зина. Он хотел сказать