"Вадим Чекунов. Шанхай. Любовь подонка" - читать интересную книгу автора

взгляд выхватывает из толпы болтающую по телефону смуглую симпатяшку с
коротким игривым каре, или надменную, с роскошной гривой волос и дорогим
макияжем красотку - она потягивает холодную колу за столиком ресторана под
неумолчный бубнеж ухажера, рано начавшего толстеть очкарика с добрым лицом.
Китаянки... Их походка, жесты, манера одеваться перестают удивлять или
смешить. Понимаешь - в местных девчонках что-то есть. Непонятное тебе. Все
еще чужое, непривычное, но зовущее.
Так русалочий голос, переливаясь в ветвях, манит робкого горемыку.
И тот бредет, чтобы пропасть навсегда...


й■гй"Ёе¤(C)
Ненастье

...Навсегда забыть прошлую жизнь, навсегда забыть Инку - было мое самое
сильное, заветное желание.
Первое время в Китае я старался держаться на плаву.
Получалось с переменным успехом.
Чужие лица, звуки, запахи.
Новая работа, непривычная еда, другая вода, иной воздух, легкая паника
при попытке наладить быт - все это помогало, отвлекало от груза,
оставленного в прежней жизни, в другой части материка. У кого-то читал, что
отъезд за границу похож на хорошую пьянку - позволяет на время забыть о
проблемах, заменяет одни на другие. Чем не выход? Правда, сами проблемы
никуда не исчезают. Терпеливо ждут своего часа. Становятся все сложнее и
непреодолимей.
Но об этом думать не надо. Не надо.
Дэнс, дэнс, дэнс - и все будет хорошо...
Не получалось.
Настигало, накатывало, накрывало...
Не то, что привычное похмелье - портал в подсознание, в аритмию, в пот,
дрожь и липко-страшное понимание: вот, кажется, и все - этого как раз не
было.
Я ушел в полную завязку. Хватало других впечатлений.
Начинать на новом месте с прогулов и болезней не хотел. За мной -
репутация, честь alma mater и всей страны. "Позади - Москва..."
Но заползала в мозги абстинуха непонятной, нехимической природы. Такого
никогда со мной не случалось. Я не знал, как назвать это...
Нейронное похмелье?..
Легко и привычно я бы справился с любым бодуном, но вот с нейронным -
поделать ничего не мог. Меня скручивало, полоскало, встряхивало, будто
уборщица распластывала тряпку и елозила ею по узорам памяти-линолеума.
То приглашение, что я запихивал на Каширке в карман джинсов, не
пригодилось: зимой слегла мать, смерть отца ее надломила. Я ждал худшего,
куда там ехать... Вернулся в родительскую квартиру. В "двушке" на Каширке
поселился, исправно внося плату за проживание, толстый сириец, тихий и
вежливый, с целым выводком детей и носатой низкорослой женой. Как эта
семейка там помещалась - не знаю.
В родительской квартире без отца было непривычно. Тягостная зима.
Слякотная весна. Больницы. Анализы, консультации. Ходьба по аптекам.