"Вадим Чекунов. Шанхай. Любовь подонка" - читать интересную книгу автора

лучше навсегда оставшейся в памяти солдатской бани - осклизлый пол, серые
наросты на трубах и стенах, гниль деревянных решеток.
Над темным силуэтом небоскреба клубилась, синела туча. Высоко-высоко в
небе поблескивал крестик самолета. Ветер налетал порывами, теплый и сильный,
подкидывал вверх и кружил целлофановые пакеты, шумел широкими листьями
платанов. Разгонял дым над мангалом шашлычника-уйгура, взметал пыль и швырял
ее в глаза прохожих.
Люди на остановке прикрывали лица сумками и пакетами. Поворачивались к
ветру спиной, щурили и без того узкие глаза.
Толпа на шанхайской автобусной остановке - образование подвижное,
беспокойное. Безмятежность ожидания обманчива. Кто-то покуривает, кто-то
уплетает баоцзы[5] или сваренную в молоке кукурузу. Старухи сидят на
металлической скамье, вытянув короткие и кривые ноги в стоптанных тапках.
Худющий пацан с "вороньим гнездом" на голове увлеченно тычет в кнопки
мобильника. Высокая девица в шортах замерла на краю тротуара с независимым
видом, лишь мелко и ритмично вздрагивает ее голова и покачивается на груди
розовый "айпод". Старик с печальными, как у человекообразной обезьяны,
глазами, ловит ладонями длинную прядь волос, которую разметал по его темени
пыльный ветер...
И каждый зорко вглядывается в приближающийся автобус. Завидев свой
номер, оживляется и спешит навстречу, обгоняя конкурентов - к автобусу
несется уже целая толпа. Водителю приходится тормозить метрах в десяти от
остановки. В переднюю входную дверь ломятся со всех сторон. Уступить,
пропустить кого-то вперед - значит оплошать, проявить слабость. Драк и
ругани нет, как не дерутся овцы возле узкой калитки. Суматоха и толчея у
двери не мешают вошедшему остановиться и не спеша полезть в сумку за
билетной карточкой или мелочью - толпа терпеливо колышется сзади. Водитель,
часто это крепкого сложения женщина, в темных очках и белых перчатках, лишь
покрикивает на пассажиров резким и визгливым голосом.
Китайская толпа состоит из крайних индивидуалистов. Никому нет дела до
стоящего рядом. Но если необходимо - как при посадке в автобус - она
моментально собирается в многоногое, многорукое, темноголовое и крикливое
целое. Достигает цели и вновь рассыпается на несвязанные между собой
частицы, пусть и тесно прижатые друг к другу. На лицах - полное небрежение к
некомфорту и глубокая безмятежность.
После короткой и деликатной потасовки со старухами, что сидели на
остановке, толпа внесла меня в прохладное нутро автобуса. Людская масса
пихнула в спину, протолкнула, как кусок еды по пищеводу, в конец салона. Я
ухватился за пластиковую ручку на кожаном ремне и повис возле задней двери.
Бросил сумку под ноги, свободной рукой ощупал карманы. Мобильник и деньги на
месте. Осторожность не помешает - карманников в Шанхае много.
Тут ее и прижало ко мне. Вплотную.
Пугливо-виновато глянула снизу вверх, из-под косой иссиня-черной челки.
Попробовала отодвинуться. Напирающие сзади лишь сильней втиснули ее в меня.
На секунду я пожалел о непринятом душе. Но общий сплав запахов и ароматов в
автобусе висел такой, что можно было не волноваться: здесь и чеснок, и пот,
и грязная пепельница, и мокрая псина, и душистая корица... И надо всем этим
тяжело плывет вонь бензинового выхлопа.
Просто удивительно, как я смог различить запах ее волос.
Очень знакомый. Настолько, что вздрогнуло сердце.