"Клара Ченко "Заговор *Пушкин*"" - читать интересную книгу автора

юмора места прыснули, но *** выдворил их из предбанника одним только
мановением свирепых очей, которые обернувшись в мою сторону приняли
прежнее - умное и спокойное выражение (святой отец сносно владел русским
языком, зачитываясь in original сумасшедшими Толстым и Достоевским, и
приводящим его в игривое настроение Александром Сергеевичем)".

И когда его голос смолк, он продолжал смотреть на меня.
Это означало, что я должен стать двойным агентом, в нагрудном кармане
моего пиджака неприметно вращал микропленку портативный рекордер, вся наша
беседа старательно записывалась на цифровой носитель способный поместить
тысячу Мб информации с качеством звучания чуть не достающим качества
записи в студии. Я молча пил бурбон, и размышлял о сделанном мне
предложении и о том, какие выгоды я могу извлечь из шпионской дуальности.
И какие виды мне откроются, откажись я от лестного предложения отца
Себастьяна. Те двое маститых шлюх при ближайшем знакомстве окажутся
переодетыми трансвеститами владеющими в совершенстве искусством убивать и
допрашивать, пробежала по моим сочленениям волной неожиданной догадки
холодная струйка страха и отпив из цилиндрического бокала с толстым дном я
озабоченно поглядывал в дальний угол ресторанчика и по сторонам. Так
произошла моя инициация (то же слово используют и гэбисты в романе
Корецкого), я стал двойным агентом и получил задание курировать
издательскую деятельность связанную хоть чем то с именем поэта".
"Вернувшись на родину, я обратился за консультациями к протоиерею ***
собора, имевшего влияние на Верховный Синод Русской Православной Церкви.
Hаша встреча произошла в частной бани, где протоиерей отпускал грехи
"сильным" и довольно "новым" мира всего. Hа стол, рядом с пышными
закусками и склянками с водкой и розовой водой, лег мой диктофон и
зазвучал неторопливый голос отца Себастьяна. *** слушал его молча,
пригубляя светлое пиво и поедая какую то африканскую, мелкую рыбку
вымоченную в специальном рассоле, девочки услышав доступные их чувству
юмора места прыснули, но *** выдворил их из предбанника одним только
мановением свирепых очей, которые обернувшись в мою сторону приняли
прежнее - умное и спокойное выражение (святой отец сносно владел русским
языком, зачитываясь in original сумасшедшими Толстым и Достоевским, и
приводящим его в игривое настроение Александром Сергеевичем)".
"Дослушав до финала, *** вознес хвалу господу, и отблагодарив меня
одним из вербальных знаков, какие в ходу только у посвященных, он скрестил
руки над выдавшимся далеко вперед животом и не спеша стал говорить,
осознавая значимость каждого произнесенного слова, напомнив Марлона Брандо
в роли дона Карлеоне".
"Мы догадывались, что к славе Пушкина прикладывают руки братья иезуиты
и всегда если не контролировали эти процессы, то наблюдали,
присматривались. Hе все здесь так однозначно, как показалось вам Миша.
Пушкин все-таки! Может это провокация?
Спросил он и уставился на меня праведными глазами, от взгляда которых
мне сделалось не по себе. Hу - ну, будет, не переживайте, но все таки
элемент провокации здесь явно присутствует.
Представляете, если мы запретим культ поэта, что скажет мировая
общественность, как отреагирует на это наша доморощенная интеллигенция,
сегодня которая - сущая ребенок, дай ей только Пушкина. Может именно на