"Клара Ченко "Заговор *Пушкин*"" - читать интересную книгу автора

майке, (которую принято носить поддевая под рубашку и дома, когда наличие
свидетелей с тонкой эстетической организацией поблизости не
предполагается) и спортивных бриджах с продавленными коленями; лежал он в
лужице загустевшей сукровицы, его подмышки густо поросли бурой
растительностью и хорошо оформившийся живот рисовался даже сквозь ужасную
драму, разыгравшуюся в этой невзрачной квартирке на проспекте Маршала
Жукова, и принадлежащей, по всей видимости, людям пьющим несколько
беспробудных лет. Лицо мужчины служившее долженствующим фоном для
авторского комментария журналиста показалось мне отдаленно знакомым, я
попытался сосредоточился и ca+kh + фамилию жертвы бытового преступления,
Михаил Шевцов, временно нигде не работающий. Судя по всему, убила Шевцова,
его собственная супруга, в тот момент, когда Михаил полностью замкнулся в
хмельном монизме; разыскала на кухне редкий нож и нанесла с десяток
колотых ран, от которых Михаил скоропостижно утратил экзестенц. Супруга,
подвергшаяся предметному разбору несколькими строками выше, медитативно
повторяла одну и ту же строчку, удачливо симулируя состояние аффекта,
(тогда казалось, что она действительно не в себе, сегодня я прихожу к
выводу, что эту строчку она накрепко предварительно вызубрила): "из
ревности убила, бил он меня, по сторонам смотрел, тунеядничал, бог дал -
бог и взял". Утомленный духотой, при раскрытых окнах и включенном
телевизоре я задремал. Hервное напряжение преследовало меня и в
сновидениях, имитация жизни скользнула под покров век и чувствовал я себя
во сне так же не важно, как и во все эти дни начала июля.
Hепостижимым для меня образом, не заладились сердечные дела с одной,
подающей большие надежды и снискавшей славу в некоторых кругах, молодым
модельером, с куда более чем ощутимым женским началом. Совсем девочка,
перекраивающая мамины халатики в изящные (естественно только для
посвященных) вечерние платья, она не только не поддалась моим чарам, силу
которых я привык воспринимать как должное, но вдобавок ко всему, совсем
того не желая, легко разбила мое сердце. Она проникала и в мои сны, и там
мне доставляла массу неудобств, не упуская случая потешиться надо мной и
выказать, черт побери, меня толстяком и мисологосом. И ставшая духота
приносила некоторое облегчение, словно бы жар моего больного, этой
отвратительной болезнью, сердца, способен был уравнять нагретый до
тридцати градусов влажный воздух, остававшийся совсем недвижимым, словно
на город пролилось жидкое стекло в место благодатного ливня. От того я
меньше грустил.
Сильно вспотев во сне, а вам надо брать в расчет мою комплекцию, и
проснувшись в мокрых простынях, гонимый отвращением, я вышел на кухню и
съел два бизе. Доедая второе пирожное, я сморщился от одной из головных
болей: в рассудке ядовито щелкнуло и вслед затем медленно загудело, словно
шепот спущенной с запоров разворачивающейся часовой пружины - в голове
сработал один из тех автоматических режимов настройки, которые позволяют
перегруппировав события получить цельную картину, которая появлялась до
того только фрагментально. Податливая память по мановению выщелкивала
недавние сцены: встреча в редакции; сомнамбулистический репортаж, и я уже
знал, чем связаны оба, на первый взгляд, несопоставимые акты, столь
мультивариативной театральной постановки. Связующим звеном был Илья
Каббалин, но как же проигрывала его июньская телевизионная эманация, тому,
чем был Илья полгода назад. Правда, сегодня его знали иначе - Михаил