"Николай Черкашин. Взрыв корабля " - читать интересную книгу автора

театре. Наши войска осадили турецкую крепость Эрзерум и довольно успешно
продвигались в глубь Лазистана. Так что раненых было много. Мы приходили за
ними в порт Ризе - это южнее Батума, - переправляли на пароход, мыли,
перевязывали, обстирывали... Валились с ног от усталости, и все же, ведь нам
было по восемнадцать - двадцать лет, молодость брала свое. Поздним вечером,
управившись с делами, собирались в кают-компании, слушали граммофон,
танцевали, флиртовали.
Вот на такой вечеринке я и познакомилась с Михаил Михайловичем. Он был
начальником десантной базы Ризе и всегда помогал нам переправлять на
"Португаль" раненых на своих десантных ботах, или шаландах, как мы их
называли. Все знали, что у него какая-то необыкновенная судьба, что он из
бывших штрафников. На высокого красивого лейтенанта с полным бантом
солдатских Георгиев многие сестрицы заглядывались. Я тоже не была
исключением. И отчаянно ревновала его к сестре милосердия лазарета
Екатеринославского дворянства Полине Константиновне Воронцовой. Между собой
мы звали ее Константинополем. Она пришла на "Португаль" после гибели мужа на
румынском фронте. Необыкновенного сложения, грация, такт, ум - все при ней.
Конечно же, Михаил Михайлович увлекся ею. А мы, мелюзга, восемнадцать -
двадцать лет, только горько вздыхали... У нас было любимое развлечение -
"цветочный флирт". Вы, наверное, не знаете такую игру. Всем раздаются
карточки, как в лото, а на них против названий цветов - вопросы и ответы.
Например, молодой человек говорит мне: "Фиалка". Я ищу на карточке "фиалку"
и читаю фразу: "Вы прелестны. Сердце мое разбито". Я ему: "Гиацинт"; он
читает: "Я не люблю тех, кто не умеет скрывать свои чувства". И так далее,
пока шуточная перепалка и в самом деле не перерастет во флирт. Во всяком
случае, симпатии и антипатии выявляются довольно точно. Так на мою
откровенно дерзкую "Сирень": "Вы мне нравитесь" - я получила от Михаила
Михайловича весьма прохладную "Виолу": "Увы, у сердца свои законы".
Ах, нет... Я что-то не о том.
В тот роковой рейс мы вышли из Батума. "Португаль" как чувствовал беду:
не хотел сниматься с якоря. Наша якорь-цепь перепуталась с цепью минного
заградителя "Великий князь Константин", и пришлось немало повозиться, прежде
чем покинуть порт. Спалось дурно. Качало. Всю ночь бегал по палубам и орал
дурным голосом судовой козел Васька. А судовой пес сбежал еще в Батуме.
Сначала мы зашли в Ризе, где Домерщиков любезно разрешил нашему
капитану взять на буксир три десантных бота и паровой катер, чтобы удобнее
было переправлять раненых с берега. Я видела, как наш капитан Дива пожал ему
руку. Мне очень хотелось, чтобы Михаил Михайлович заметил меня. Было такое
предчувствие, будто я вижу его в последний раз. Я дважды спускалась по
трапу, стараясь пройти как можно ближе от них. Но они, Домерщиков и Дива,
что-то увлеченно доказывали друг другу. И только когда я взбегала на борт с
твердым намерением вернуться в палату, Михаил Михалыч заметил меня и
приветственно кивнул. Я была счастлива. А через час, поздней ночью, мы вышли
из Ризе и двинулись, прижимаясь к берегу, в Офу, турецкий городишко, близ
которого проходила линия фронта.
- Степановна! - заглянула в дверь соседка. - Обед простынет!
Кротова досадливо отмахнулась. Она была сейчас там, на палубе
"Португали". Сырой мартовский ветер полоскал ее длинное платье. И звали ее
вовсе не Степановна, а Машенькой, сестра милосердия Машенька Кротова.
- В ту ночь я легла поздно. Засиделась в кают-компании. За кормой