"Николай Черкашин. Я - подводная лодка!" - читать интересную книгу автора

Константин Константинович Киреев обитает в пятиэтажной желтой "хрущобе"
на углу улицы Счастливой и бульвара Новаторов. Был он когда-то и новатором,
и счастливым. Теперь стар и забыт. Окривел на "перископный" глаз - глаукома.
Принимал он меня в крошечной комнатке-каютке - два на два метра, я в
таких и не бывал ни разу. А в комнатке - умные книги да карта с прокладкой
невероятных подводных маршрутов - на атомоходах таких не делали - из
Полярного да вокруг Австралии ходили... Поверх книг - черная суконная
пилотка с советским "крабом".
Киреев - один из командиров Карибского кризиса. Только ходил "под
Америку" не через Атлантику, а через Тихий океан - к Гавайским островам, к
базе ВМС США Пирл-Харбор. Всего в тех горячих событиях принимали участие 6
советских подводных лодок: четыре ходили из Полярного, две - с Камчатки.
Американцы сумели поднять три. Три сумели сохранить свою скрытность. Киреев
оказался в числе неуловимой троицы. Слава богу успел кое-что записать.
Мальчишки нынешнего столетия будут плакать от зависти к ним капитанам
Немо XX века. Теперь когда еще кто пойдет в подобные дали и глуби...
Как часто мы нелюбопытны и невнимательны к тем, кто пока еще рядом и
кого мы потом с удивлением будем созерцать на портретах в энциклопедиях, в
барельефах мемориальных досок... Кто из нас, молодых офицеров, служивших на
4-й эскадре дизельных подводных лодок, знал, что наш грозный начальник штаба
контр-адмирал Иван Паргамон был одним из тех, кто первым стрелял ядерной
торпедой под водой, кто первым испытывал на своем корабле последствия
ядерных взрывов? Только в прошлом году, спустя четверть века, удалось
поговорить с ним, и то накоротке.
Подводникам 50-х годов не повезло в истории. Когда они совершали свои
немыслимые походы и творили невероятные дела, запускали из-под воды ракеты,
ходили под лед, все их рекорды, свершения, достижения, равно как и трагедии,
были покрыты мраком секретности. Потом, когда эта пелена рассеялась,
рассказывать о том, что было, стало некому: тот, кто знал, все унес с собой,
у этого в старческих немочах угасла память, у третьего был неплохой архив,
но сгорел вместе с дачей... Вести дневники в те годы категорически
запрещалось, фотографировать тоже, в письма - ни полслова о подводных делах.
Не позавидуешь историкам нашего флота, которые будут изучать середину ХХ
века: кружево из белых пятен поджидает их...
Печальный парадокс: судьбу офицера царского флота легче проследить по
архивным материалам, нежели судьбу советского офицера. Культура
военно-архивного дела до революции была несравнимо выше, чем сегодня.
Никогда не забуду, как ругался начальник Гатчинского архива ВМФ СССР, когда
вместо копировальной техники, которую он заказывал в своем главке, ему
прислали три аппарата для уничтожения секретных бумаг. Проще уничтожить
документы по акту, чем их хранить.
Вот почему так важно расспрашивать и записывать сегодня тех, кто еще
жив и может что-то рассказать об уникальной и героической жизни россиян в
глубинах морей и океанов. Тысячу раз прав был Константин Симонов, когда
говорил своим коллегам: "Никто не имеет права сказать, что знает войну
досконально. Каждый из нас знает какую-то ее частицу. Войну в целом знает
народ, и народ надо расспрашивать о войне..." Надо расспрашивать народ,
прежде всего флотский народ, о той беспримерной почти сорокалетней Холодной
войне в Мировом океане.
Нужна экспедиция в память флота - целенаправленная, оснащенная