"Николай Черкашин. Я - подводная лодка!" - читать интересную книгу автора

медленные такты.
Когда стих плач кораблей, рванула воздух команда:
- На пле-чо! Напра-во!
"Не бил барабан перед смутным полком..." Бил! Еще как бил перед сводным
полком Северного флота. Чеканным парадным шагом маршировал полк перед своим
главкомом, мимо вдов и сирот, мимо седоволосых монахов Трифон Печенгского
монастыря, мимо причального фронта, мимо памятной доски, заваленной венками,
сквозь которые пробивались отчаянные строки:

Сколько муки и веры,
Сколько правды и лжи
Утонули в глубинах
Каждой русской души...

В этом же ритме ходили в отмашке золотые шевроны на рукавах плавсостава
и белые перчатки морской пехоты, клинки знаменных ассистентов и ладони
капельмейстера. Шли под "Прощайте, скалистые горы...", под "Море и стонет и
плачет...", отбивая общий шаг мерно, слитно, клятвенно... Пять
мичманов-барабанщиков яростно и глухо выгрохатывали старинный воинский бой,
задавая тон общему биению сердец.

В одной могиле и купели...

А потом была лития в деревянной церкви Николы Морского, срубленной
костромскими плотниками на берегу Ура-губы. Вместить она могла не более двух
десятков прихожан, и потому оказалась посреди тех, кто пришел постоять у ее
стен с горящей свечой. Ее сосновый ковчег плыл в море голов. Свечи держали и
христиане и мусульмане - единым Храмом стал в этот час сруб под православной
главкой. И в клеймах икон, которые привезли с собой печенгские монахи, были
выписаны - впервые в истории церковного искусства - лики атомщиков и
ракетчиков, вычислителей и турбинистов, лики мучеников "Курска", под ними же
славянской вязью шли имена - русские, татарские, башкирские, горские,
немецкие - без различия, кто крещеный, а кто нет. Все они приняли крещение в
одной купели...
Я стоял рядом с маленьким пожилым мужичком, чья круглая, по-татарски
стриженная голова была горестно втянута в плечи. Валерий Сабирович Янсапов
прилетел сюда из Ишимбая. Его сын, командир отделения коков главстаршина
Соловат Янсапов, навсегда остался в четвертом отсеке "Курска". И не было в
мире таких слов - ни на татарском языке, ни на русском, - которые могли бы
объяснить ему его горе, примирить его с ним...
...Поминали подводников в офицерской столовой противоавианосной
дивизии. Три зала с трудом вместили добрую тысячу народа. Мы сидели против
женщин в черных платках и, словно злостные должники, боялись поднять на них
глаза.
Проникновенное, как всегда, слово молвил командующий Северным флотом
адмирал Вячеслав Попов.
Зал поднялся.
- Помянем...
Ох и горька ж ты русская водка под вдовьи слезы...
Мне выпало поднимать чарку вместе с матерью, отчимом и вдовой