"Ангарский вариант" - читать интересную книгу автора (Хван Дмитрий Иванович)

Глава 8

Вечером Саляев снова зашёл в комнатушку, выделенную человеку, что сдали ему больным с проходящего парохода. Этот мужик, по словам сержанта сопровождавшего переселенцев, проник в княжество незаконно и пытался пробраться вглубь Ангарии, но был схвачен в острожке на проездной к Быковской пристани дороге. Как он поправился, начальник Удинской школы пытался разговорить пленника, чтобы узнать с какой целью тот появился в княжестве. Но сам пленник с ним говорить не желал.

– Значит, сегодня говорить со мною снова желанием не горишь, шпион недоделанный? – насупился Ринат.

Мужчина продолжал молчать, с отрешённостью оглядывая вощёные доски пола. Лицо его, измождённое после перенесённой болезни, было полно грусти и холодной решительности. Саляев даже проникся малой толикой уважения к этому странному лже-казаку.

– Значит, только с Соколом говорить будешь и более ни с кем? – в очередной раз спросил начальник военной школы.

– Так и есть, – кивнул пленник, прошелестев единственную фразу, коей он баловал Рината на протяжении последних дней.

Поначалу он считал, со своей стороны, резонно, что его будут и бить и пытать, но позже с удивлением осознал, что этого никто делать и не собирался. Мало того, что его поставили на ноги, когда он готовился испустить дух, так его и не запирали вовсе. Даже давали смотреть занятные рисунки, сделанные в клеточках. Получалась какая-то нарисованная сказка, однако, не совсем понятная из-за того, что ему было сложно прочесть написанное. Относились к пленнику ласково, кормили тоже хорошо. Но всякий раз его безотлучно сопровождали местные мальчишки, вооружённые странного вида пистолями и с кинжалами на боку. Как понял пленник, для них это было лишь игрой. Частенько, раз в два дня на левом берегу реки раздавались частые звуки выстрелов, а по воде эхо приносило крики команд. Потом с того берега приходили лодки с донельзя довольными мальчишками, держащими в руках ружья. Эти ружья, за коими он сюда и прибыл. Казанец по имени Ринат продолжал заходить к нему с единственным вопросом, превратив это в своеобразный ритуал. Бывало, он не заходил несколько дней подряд, видимо, отлучаясь с острова. Бежать же отсюда не было никакой возможности – день и ночь отроки, называемые Ринатом кадетами, позволяли ему гулять по острову, не давая, однако, приближаться близко к берегу. Как заметил пленник, взрослых мужчин на острове было мало, за всё время он видел их не более двух десятков.

Кстати, совсем недавно младшие отроки покинули остров, уплыв на том же самоходном судне, что привезло сюда и его. Остались же самые взрослые, а вскоре началась и пушечная стрельба. Под руководством воинов кадеты палили ядрами по реке, причём они должны были попасть туда, куда им указывали. Иногда пускали и плот с щитом, обитым досками, дабы сделать его шире. А отроки старались навести пушку так, чтобы разнести дощаник ядром. Пару раз бывало, что и попадали. Смотреть на эти действа пленнику дозволяли, причём мальчишки посматривали на него с чувством собственного превосходства. Они были полны гордости оттого, что им дозволено палить из пушек, как взрослому воину. В один из вечеров казанец снова зашёл к пленнику. Сегодня у него было хорошее настроение, что заметил лже-казак. С собой у Рината была фляжка с винишком, что втихушку гнали ангарские умельцы из плодов дикой яблони. Он снова принялся убеждать пленника назвать и сообщить ему цель приезда. Тот, как обычно, отмалчивался.

– Да пойми, ты, чудак-человек, ты Осипу можешь наговорить всякого, он мужик доверчивый. А ежели ты хотел лишь поговорить с нашим князем, то просто стоило придти к ангарскому послу и испросить аудиенции. Зря, что ли там Карпинский сидит?

Мужик уставился на Саляева с удивлением.

– Ладно, я сегодня поговорю с Соколом, – Ринат хлопнул его по плечу и сунул в руки фляжку с вином.

На следующее утро Саляев, свежий и бодрый, только что искупавшийся в реке, разбудил своего пленника:

– Одевайся! Дождался своего, Штирлиц.

Кинув на топчан шапку и кафтан, что носили все ангарцы, Ринат сказал, что ждёт его у южной пристани, что близ кадетских казарм. Надев порты и натянув сапоги, мужик вышел на улицу, зябко передёрнувшись и зевая. Паробот уже пыхтел у пристани, оттуда же раздавались знакомые голоса. Подойдя поближе, пленник с удивлением обнаружил своих недавних спутников, одетых так же как и ангарцы, которые знакомились с казанцем. А Осип дружески поприветствовал и его, спросив про здоровье.

– Товарищи твои прибыли учиться обращаться с нашим оружием, а потом их в казаки возьмут, в войско. За плату, – сказал ему Ринат.

Вскоре бот взял курс на столицу княжества, увозя пленника с речного острова, вотчины оружейной науки Ангарии. Когда Соколову сообщили о прибытии пятерых казаков с целью затесаться в ангарское общество и вступить в войско, поначалу он обрадовался. Казалось бы, вот оно, началось помаленьку! То, чего они давно ждали – появление охочих людей. Но вскоре первая радость сменилась разочарованием – казаки оказались лишь прикрытием для появления непонятно чьего посланника. Ринат сразу понял, что заболевший казак, что сдал ему проходивший караван с крестьянами, на самом деле таковым не является, уж слишком заумные слова он бормотал в горячке. Да и руки его явно не казацкого складу и сам он – жирком заплывший да холёный. Предстояло выяснить, чей он посланник – то, что не царский, стало ясно сразу, ведь таковому бояться нечего. Теперь у Вячеслава появилось время встретиться с ним. А до этого решили вопрос с казаками. Как оказалось, Осип и его товарищи и вправду, хотели поступить на службу к князю. Причём это Осип сам подговорил своих друзей, а Фёдор, как звали заболевшего казака, присоединился к ним перед самым их уходом. Соколов поговорил со Смирновым, связался с Саляевым, Петренко – все безоговорочно поддержали идею приёма охочих до службы людей в войско. Причём платить монетой решили и тем, казакам, что были захвачены владиангарцами на границе. Только после этого Вячеслав пригласил на беседу Осипа с товарищами. Князь ангарский согласился взять их на службу, приняв на полное довольствие, за определённое в три золотые монеты жалование. Но для начала им пришлось с месяц поработать на перегрузке угля. Приходящие с угольной шахты телеги им приходилось перегружать на подходящие к причалу баржи. Кстати, в связи с тем, что сверху уголь был не лучшего качества, приходилось постепенно вгрызаться в землю. Сейчас там была уже полноценный проход в породе. Работавшие на угледобыче люди первые в княжестве стали получать золотое довольствие в виде монет, как и лучшее питание. Отдыхать им тоже полагалось больше чем остальным, работа у них была практически по КЗоТу – не более 10 часов в сутки с обедом. Только так можно было завлечь работника под землю.

Два дня спустя, Ангарский кремль.

Мужчина, назвавшийся подъячим Фёдором, привезённый из Удинска, наконец встретился с князем Соколом. Поначалу он попросил оставить его с князем наедине, но Вячеслав сразу же объяснил ему, что от своих верных товарищей у него секретов быть не может.

– Если ты и дальше собираешься играть в молчанку – пойдёшь уголь копать. Мне твои церемонии ни к чему, – начала терять терпение Соколов. – И без тебя дел много.

Наконец, подъячего проняло, поняв, что вся его миссия вскоре может закончится тяжким ручным трудом, он повалился на колени и принялся говорить:

– Прости, князь за дерзость и гордыну мою! Подъячий я Агейка Воловцев, письмоводитель из Тарского острожку, а теперь и с Енисейского. Воевода прежний Фёдор Самойлович Бельский меня послал. А тому, Божьей милостию, брат евойный письмо с холопем своим прислал в коем просит негласно разговор повесть с ангарским князем.

– О чём разговор-то? – нахмурился Вячеслав, внутри возликовав.

– Брат евойный – Никита Самойлович, воевода в Себеже, ляхов бил крепко. А он прознал от государева человечка с Москвы об ружье славном, что ангарцы приказному голове Михайлу Беклемишеву в дар дали. Да видел, как палит оно.

– Бельский хочет купить у нас ружья? – понял сбивчивую речь подъячего профессор Радек.

– Истинно так, – мужчина даже перекрестился.

– Ты с колен-то поднимись. Неча тут полы портами отирать, уже натёрты они, – сказал подъячему ангарский князь.

Как оказалось, письма от самого Бельского у Агея не оказалось. Сказывалось опасение князей Никиты и Фёдора Бельских лезть вперёд батьки – то есть царствующего Михаила Фёдоровича Романова. Однако Никита упрямо желал иметь в своём распоряжении ангарские ружья. Соколов объяснил Агею, что по весне ангарское посольство уйдёт на Русь и тогда Никита Бельский может рассчитывать на встречу с представителями Ангарского княжества.

– Ну а пока, до весны, можешь и злата заработать, – предложил ему Сокол.

– А что делать надобно? – загорелись жадным огоньком глаза у подъячего.

– Работу найдём, – улыбнулся князь. – Кстати, а как ты сотника-то сподобил на бегство с острога?

Как рассказал Агей, после прекращения воеводства Бельского в Таре, он, следуя его указаниям и прознав, что Енисейске есть местечко служилое, подал челобитную на перевод в ближний к Ангарии острог. А там, осмотревшись, случаем выяснил, что некоторые из казаков об ангарском княжестве речи ведут. Прислушивался Агей, кивал да вопросы задавал. Ему, чернильной душе, казаки, улыбаясь и подначивая, снисходительно рассказывали всякое и быль и небылицы. Запоминал всё Агей, да обратил внимание своё на нескольких казачков, что особо лестные речи вели. Ну и постепенно набивался в дружки к ним. Средь которых был и сотник Осип, служивший ещё с прежним воеводой Беклемишевым, которого новый воевода, Измайлов, желал убрать с глаз долой. Осип же, так же недовольный нелестным к нему отношением Измайлова учавствовал в казачьих пересудах. А потом и вовсе предложил подъячему бежать с ним в Ангарию, вместе с недавно пришедшими с Руси крестьянами. Пробравшись промеж лапотников на ладью, они и отправились в путь. А когда ангарский самоход уже подходил к крепости, уже болезный Агей стал советовать казакам уйти с ладьи, дабы здешний ангарский воевода не сцапал их. Он хотел пройти далее в княжество, чтобы быть ближе к Соколу, а не остаться надолго в граничной крепости. Однако всё пошло совсем не так, как он задумал. Болезнь, нашедшая его на ладье всё же свалила Агея и казаки потащили его к виденному ими на дороге острожку, чтобы сдать его ангарцам, а самим возвратиться в крепость и упроситься пойти на службу. Так он и попал к ангарцам.

– Занятно, – только и сказал после его истории ангарский князь. – Останься-ка на обед, расскажешь мне про Бельских.

Ангарск, начало октября, 7147 (1639).

Одним ранним ноябрьским утром у причала Ангарска пришвартовался паровой ботик, что пришёл от Быковской пристани. На нём помимо трёх человек команды, было лишь два пассажира. Молодые мужчины во многом были похожи друг на друга, но назвать их братьями было бы сложно. Один был брюнетом, с тёмными, пронзительными глазами, второй же – блондин с глазами чистого неба. В Ангарское княжество они прибыли из Енисейска, придя туда с хлебным караваном. В остроге же, узнав о посольском дворе Ангарии, они немедля направились туда. И в ту же ночь на радиостанцию Владиангарска от Карпинского пришло сообщение о прибытии с Руси Тимофея Кузьмина и Никиты Микулича. Утром следующего дня от крепостного причала к острогу Московского царства, попыхивая чёрным дымом, ушёл 'Гром'. Назад он вернулся уже с ними, прихватив также небольшую команду строителей, что ставили посольский острожек.

– Рад вас приветствовать, мужики! Ишь, возмужали как! – Соколов обнял обоих по очереди.

– Как семья, как отец твой? – подошёл и профессор Радек к Кузьмину.

– Отец, жив и здоров, да только захандрил. Дела плохи, на ярмарку четвёртый год не ездит, на Москве лавку продал, приказчиков мало осталось, – грустным голосом сообщил Тимофей.

– А как у тебя идут дела торговые? – поинтересовался Радек.

– Торгуем помаленьку, – пожал плечами купец. – В Архангельске и Холмогорах беру крупу, муку, бересту, жерди да доски, а в Варгаеве или Киберге у урманов меняю на рыбу и продаю обратно в Архангельске. Не Бог весть что, но прибыль имеется.

– Жёнку не нашёл ещё? – спросил Соколов.

– Да есть одна девица, буду к ней свататься. Купца архангельского дочь, Ложкина Мария, – заулыбался Тимофей.

– У неё и приданое, видать, немалое будет? – подмигнул Радек, провожая гостей в гостиную, где уже накрывали стол.

– Нет, – покачал головой Кузьмин, – большого приданого не жду. Купец Савватий Петрович Ложкин разорится сейгод, ей-ей. А я бы Машу и без приданого взял бы, да гордый он.

– Никита, а отец твой в Новоземельске, – ответил на немой вопрос младшего Микулича Соколов. – Тут будет через пару дней.

– Вячеслав Андреевич, князь ангарский, – Тимофей потупил взор, – я прибыл к тебе с просьбой.

– Какой же просьбой, Тимофей? – участливо спросил Вячеслав.

– Золота дать мне в рост, – поднял глаза Кузьмин. – Дашь ли?

Радек с Соколовым переглянулись. Что же, разговор с купцом вышел на деловую ноту, настала пора начинать задуманное прежде – торговать, благо теперь есть чем. Нужно выходить в свет и Кузьмин – это тот человек, что нужен Ангарии. Вячеслав сказал, чтобы Тимофей обождал их и, захватив с собой Никиту, вышел из дома. Вернувшись через некоторое время, Соколов, забрав у Микулича две сумы, поставил их на стол перед Кузьминым.

– Что се? – молвил сбитый с толку Тимофей.

– Вот смотри, – указал Радек, тоже подошедший к столу.

Он принялся выкладывать перед ним предметы, доставаемые из сумы. Перед удивлённым купцом появилось: несколько разного цвета кусков мыла, деревянные палочки с палец толщиной и тёмным колечком внутри, зеркала в оправе, разного размера. Достал профессор и бумагу, свёрнутую в свитки, коробочку со спичками, стальные иглы, ножи, сабли, тонкие длинные жала с сабельной ручкой, одежду – кафтаны и штаны из грубой ткани и, конечно же, меха.

– Что за палочки? – указал на карандаши Кузьмин. – Те, что для писания?

– Ага, только ножиком заточить надо. Ты посмотри, Тимофей, что из этого продать можно за хорошую цену?

– А с кем торговлишку-то учинять думаете? – осведомился купец, оглядывая заваленный товаром стол.

– С Русью, урманами твоими, либо ещё с кем. Мы сами ведь не знаем, потому с тобой и хотим поговорить, – улыбнулся Радек.

Зеркала Тимофей отмёл сразу, сказав, что на Руси святая церковь этого бесовства не потерпит, а вот немцам-схизматикам это вполне выгодно будет продать. Иглы, спички, бумага и карандаши его заинтересовали, мыло чуть в меньшей степени. А одежду он рекомендовал продать по пути на Русь в Томске или Тобольске. Холодное оружие он одобрил, указав на то, что потребно оное безмерно. И посоветовал также продавать стекло, небольшого размера.

– Токмо на что тебе, князь, монеты, коли ты сам злато имеешь во множестве? – не понимал Кузьмин.

Соколов немного растерялся и взглянул на Радека.

– Как зачем? Торговать надо, чтобы молва людская пошла, – развёл руки профессор.

– Получается, что так, – кивнул Вячеслав и вопросительно посмотрел на купца.

– Зерцала продавать – так у урманов и денег-то нет. Они токмо рыбу имут, ничего более. Да и как ты, князь, торговлю с ними учинять собираешься?

– А ты на что? – спокойно сказал Соколов. – Набери товару и торгуй, а потом ещё заберёшь. Мехов возьми, прибыток тебе будет.

Кузьмин повеселел – даже с учётом пошлины, сторговаться можно будет с великой прибылью, а ежели повезёт, то продать всё уже в Устюге или даже в Тобольске, хотя нет. Там цену малую дадут, надо везти до Архангельска, жаль отец московскую лавку продал.

– А что в Европе делается, Тимофей? – спросил вдруг князь ангарский.

– У немцев-то? Так то я не ведаю, токмо с урманами моя-по-твоя и толкую, – отвечал Кузьмин, уже продумывая, а не сговориться ли с Обручевым об аренде его складов – всё одно, его лавка мала.

'А англицким или голландским купцам можно задорого зерцала продавать' – думал Тимофей.

– А что у урманов твоих делается интересного? – рассеяно брякнул Радек.

– А что у них может сделаться? Рыбаки! Про короля своего рекут, что де хорош он и желает для народа помочь учинить, да токмо злата у него зело мало. Потому и острова шетленцкие выкупить не может. Да и война неудачна, на наёмников того же злата не имает и…

– Погоди, что за острова? – заинтересовался Вячеслав.

Соколов взглянул на Радека, но тот пожал плечами, Кузьмин тоже ничего внятного сказать не мог.

– Сейчас, – Вячеслав ушёл в дом.

Почему-то, его вдруг сильно заинтересовали эти острова. По смыслу они должны быть недалеко от Шотландии. А коли король норвежский испытывает сложности с финансами, то мы можем ему помочь малость. А заодно и острова…

– Так, ну и где вы? – Вячеслав, наконец, открыл атлас офицера на нужной странице.

Ага, отлично. Шетландские острова, нависают над всей северо-западной Европой. Недалеко порты Голландии, Англии, Франции. В принципе, неплохо. С атласом Вячеслав вернулся к Радеку и друзьям.

– Смотри, Николай! – сунул он карту профессору.

– Слава, у тебя лоб не горяч случаем? Ты чего удумал? Какие острова ещё? – поразился Николай Валентинович.

– Ты смотри, как они расположены удобно! Там можно склады для пушнины ставить, да и для остального тоже. Флот и купить можно. Сколько они за острова просят, знаешь? – обернулся к Кузьмину Соколов.

– Четверть вощаная да ещё с пуд, – растерянно произнёс Тимофей.

После недолгих вычислений Радек сообщил, что цена оным островам под две сотни килограммов золота.

– Вячеслав, даже не думай! Мы на Амур людей еле собрали, у нас народу с гулькин нос!

Что тебя на запад тянет, там и без нас, как ящик со змеями. Вот он Восток, близко. Нечего на западе ловить, там всё выловят без нас. Хочешь торговать? Вот тебе Тимофей, договаривайся с ним.

Радек даже несколько запыхался от столь эмоциональной речи, да и сел в кресло, с возмущением поглядывая на Соколова.

Спустя некоторое время пыл князя и вправду спал, он улыбнулся и примиряющим тоном:

– Ладно-ладно, чушь спорол. Николай ты не дуйся, спасибо за отповедь. Может, это судьба такая у нас – ведь тогда, то есть сейчас, в семнадцатом веке востоком не шибко интересуются. Мех да мех и всё, развития нет. Так значит, нам надо сделать так, чтобы история не отвертелась от нашего тут присутствия. И Амур надо брать в свои руки, пусть совместно с царскими казаками – от них никуда не денешься. Но брать надо.

Радек кивнул призадумавшемуся Вячеславу на растерянных молодых людей, что стали свидетелями зело странного разговора ангарского князя с его старшим советником.

– Что затихли, мужики! Идите поближе, карту смотреть будем, как бы нам дорогу сюда облегчить для вас. А потом и с Иваном Микуличем обмозгуем, что да как, насчёт нашей торговли.

Дорогу до Москвы планировали до самого вечера, с перерывами на обед и отдых. В итоге, вышло так: из Ангары судно выходит на Енисей, где чуть выше Енисейска бросает якорь у перевалочного острожка. Далее сухопутный путь на телегах до реки Чулым, спускаясь по ней в Обь, далее в Иртыш, поднимаясь до Тавды. Переход через Урал – и в Каму, далее Волга и Ока, а там и Москва. Были и другие варианты, сначала хотели Обь-Уса-Печора, а потом морем до Архангельска. Но дикие места, холод, опять же переход через безлюдный северный Урал, отмели этот вариант.

Вечером Микуличи и Кузьмин ушли принять перед сном баньку, а в кабинете остались Радек с Соколовым. Подойдя к приоткрытому окну, профессор смотрел на кремлёвский сад, освещённый несколькими яркими фонарями, горевшими на спиртово-скипидарной смеси.

– Пройдёмся, Вячеслав? Погодка хороша.

Вячеслав немедленно согласился. Погода и впрямь была неплоха – лебединая песня мягкой осени перед пришествием ледяного дыхания зимы. Прогуливаясь по дорожке, профессор напомнил товарищу о не исполненном обещании – рассказать о Матусевиче.

– Корней разговаривал с Игорем, потом с Мироновым общался я. Не хочу сказать ничего лишнего, но я Игорю дам шанс проявить себя и с лучшей стороны тоже.

– Думаешь, он исправится? – удивился Радек. – Такие амбиции спрятать в себе невозможно. Тем более состоявшемуся человеку.

– Что же, Николай, посмотрим. Нам не до жиру, людьми разбрасываться. Рискнём.

– Не будет ли у них с Сазоновым вражды? – озабоченно проговорил профессор, остановившись.

Тут Соколов рассказал ему о договорённости с Игорем Матусевичем и Корнеем Мироновым. Опальный майор со своими людьми поступал в распоряжение Алексея Сазонова, который, к слову, получал вторую, после Петренко, должность воеводы. Теперь после воеводства Владиангарского появлялось и Албазинское воеводство.

– Но ты же что-то пообещал и Матусевичу? – внимательно посмотрел на Вячеслава Радек.

– Пообещал, – кивнул, вздохнув, Соколов. – Воеводство Приморское.

Князь пошёл дальше, к прудику, оставив удивлённого донельзя профессора на дорожке.

Албазин, декабрь 7147 (1639).

Убивать Бомбогора Сазонову не пришлось. Решительный солонский князь уже был захвачен в плен маньчжурским военачальником Самшикой после несчастливой для амурцев битвы. Позже по приказу хана Абахая Бомбогор был казнён маньчжурами в Мукдене – столице государства Цин. Наиболее влиятельным князем на этом участке Амура стал нижнезейский князь Балдача, поддерживавший маньчжуров и бывший зятем хана маньчжуров Абахая Хуантайцзи. Таким образом, маньчжуры, разбив солонов и их союзников, устранили последний буфер между ними самими и пока не виденными ангарцами. До этого Сазонов пытался связаться с самим Бомбогором, предлагая ему помощь войск даурского князя Ивана. К сожалению, тот высокомерно отказался от помощи и умертвил солонов, что были посланы майором для переговоров, оставив лишь одного, чтобы тот передал слова князя даурцу. А Бомбогор обещал, прогнав маньчжур, пойти войной и на Ивана. И где теперь этот Бомбогор?

В начале декабря к Албазину, после отдыха в Умлекане, вышла часть из ушедших к Амуру ангарцев. По льду реки пришла группа Матусевича, два десятка ангарских тунгусов и бурят, Бекетов с частью казаков, поморы. Олени тянули несколько саней с женщинами и паровыми машинами. Саней и оленей у отряда было больше, чем то количество, с которым ангарцы пришли к устью реки Нерчи, впадавшей в Шилку. Дело в том, что при устройстве Нерчинского острога ангарцы подверглись внезапному нападению эвенков. Серьёзного убытку они не причинили, лишь посекли с десяток человек стрелами. Пострадавшим немедленно оказали помощь, а потом матусевцы, тунгусы и казаки устроили ответный рейд по следам разбегавшихся в ужасе туземцев. Тех, кто выжил после немедленного ответа невидимых глазу горячих стрел чужаков. Добравшись по следам беглецов до становища туземцев ангарцы от души отметелили всю властную верхушку племени наказав им впредь появляться у стен городка лишь со шкурками и желательно с большим их количеством. Забрали у эвенков и половину оленей, плюс несколько лёгких саней.

Остались же в строящемся Нерчинском остроге люди Корнея Миронова, пара десятков казаков и тунгусов, а также команда геолога Романа Векшина, что готовилась к поиску серебряных и свинцовых руд по заранее составленному плану.

Сазонов, отправив ещё в ноябре новых гонцов в земли казнённого Бомбогора, теперь дождался их возвращения:ния:

– Балдача не будет и разговаривать с тобой, майор, – ангарский тунгус переводил слова вернувшихся из посёлка близ устья Зеи солонцев. – Он маньчжурский данник и породнился с ними, князь Толга тоже его родня. Причём Толга теперь ещё и воевода на Сунгари и нижней Зее.

– По весне пойдём из Албазина на Зею, – сухо сказал Сазонов. – Второй раз объясним тамошним, кто по Амуру ходить будет.

Алексей с помощью крещённого даурского князя Шилгинея, взявшего имя Иван, уяснил посредством чего можно удержать верхушку приамурских и сунгарийских поселений, что имели контакты с маньчжурами. Им нужна была защита от рейдов маньчжур и свободный доступ к рынку предметов роскоши и ремесленных изделий для повседневного потребления.

– Балдача похваляется, что скоро пойдёт на Ивана, – нахмурился тунгус. – Они нам советуют уходить с Амура.

– Если они боятся, то пусть и уходят. А нам бояться некого, – заявил Сазонов.

Матусевич внимательно, казалось, даже не мигая, слушал майора. Алексей подробнейшим образом рассказывал спецназовцу о сложившейся на Амуре обстановке. Временами поглядывая на Игоря, Сазонов пытался найти на лице опального майора какие-либо эмоции, отличные от внимательного обдумывания поступающей информации. Безуспешно, недавний возмутитель спокойствия в княжестве, мог отлично скрывать свои эмоции, ежели таковые были.

– То есть, мы попадаем в банку со скорпионами, если остаёмся на Амуре? У нас мало информации о том, что происходит немного далее Албазина, – констатировал Игорь.

– Информации мало, к тому же она довольно противоречива. И я не доверяю до конца ни источникам информации, ни тем, кто её приносит.

– Твои солонцы говорили о Нингуте, как о единственном месте, где амурцы меняют шкурки на железные орудия, утварь и всякую мелочь, украшения?

Сазонов кивнул.

– Значит, – посмотрел на майора Матусевич, – нам нужна своя Нингута. И нужна она здесь, в Албазине, чтобы сманить ближайших амурцев к контакту.

Игорь указал на то, что если наполнить бассейн среднего Амура своим товаром, начиная от спичек и свечек, иголкой и котлом для приготовления пищи и кончая стеклянными бусами и безделушками, то привязать амурцев к себе будет гораздо проще. А там можно приниматься и за маньчжур. Но по-хорошему, надо было бы дождаться момента, когда маньчжуры войдут в Пекин, посетовал Игорь. Тогда, сказал он, маньчжуры очень значительно ослабят бассейн Амура, Сунгари и Уссури, переведя боеспособных мужчин участвовать в процессе становления в Китае власти государства Цин.

– Но у нас вряд ли будут эти четыре года, – развёл руки Сазонов. – Говорят, небольшой отряд маньчжур, до трёх десятков человек с мелким чиновником стоит в посёлке у устья Зеи, откуда я вывез старейшину.

– Они не будут терпеть самостоятельного владетеля рядом с собой. Тем более, ты говоришь, этот хрен Балтача уже грозит нашему Ивану.

– Какие у тебя мысли, Игорь? – спросил Алексей.

– Самые простые, майор. Надо осмотреться на местности вернее не придумаешь. Я наведаюсь в это поселение. Мне от тебя нужен карт-бланш, пара переводчиков и снайпер.

– Карт-бланш? – нахмурился Алексей. – В каком смысле?

– В смысле свободы действий, – ухмыльнулся Матусевич.

– Но ты должен знать, что мы проводим политику замирения с амурцами, – наставительным тоном произнёс Сазонов.

– Это я тебе обещаю, с амурцами всё будет хорошо. Это уже моя работа, родное, можно сказать. Этим я и занимался.

А через два дня группа ушла на лыжах берегом к устью Зеи. Вскоре выяснилось, что тунгусы и Сергей Ким, снайпер из Албазина заметно отставали от держащих рабочий темп спецназовцев. Тогда группа разделилась, Матусевич ушёл вперёд, как он сказал – осмотреться на местности. Пятеро лыжников с частью продовольствия и снаряжения теперь представляли авангард, для остальных двадцати одного человека группы, шедших по их следам. Каждые десять километров делали десятиминутный привал, ночью ставили палатки. Иногда ночевали в редких посёлках, которые у Кима в карте имели обозначение как лояльные. Однако, ближе к Зее таковые кончились, уже к исходу третьего дня пути. На пятый день группа, ведомая капитаном Мирославом Гусаком, поневоле остановилась у небольшого посёлка. Внимание спецназовцев привлекло несколько погорелых домишек.

– Смотрим, капитан? – щурясь на ярком зимнем солнце, спросил Мирослава прапорщик Прохор.

– Пошли, – кивнул он. – Полная готовность!

Войдя в посёлок, ангарцы сразу же отметили стоящую тут полную тишину, ни одна собака не тявкнула, не было видно ни единого дымка. Лишь звенел мороз, да солнце играло бликами на ослепительно белом снегу. Никаких следов недавнего пребывания человека в посёлке также не нашли, как и хозяйственной утвари или съестных припасов в пустых домах. Драматизма ситуации добавляло несколько сгоревших домов с провалившейся внутрь крышей.

– Горело давно, а жителей, видимо, увели отсюда. Если бы их убили, вряд ли трупы решили бы закопать, – резюмировал итоги обхода покинутого посёлка Прохор.

– Всё забрали и ушли, значит, – процедил Мирослав. – Ким, что скажешь?

– Вывод один, – пожал плечами кореец. – Налицо бывшее в реальной истории наказание и переселение лояльных нам амурцев вглубь контролируемой ими территории.

– Кем ими? Маньчжурами? – спросил капитан.

– Или просто людьми Балдачи, – кивнул Сергей. – Они исполнители. Значит, дальше будут или пустые поселения или подконтрольные князю, ходящему под маньчжурами.

Ещё раз окинув взором опустевшее поселение, Мирослав дал знак оканчивать привал и идти дальше. Попадавшиеся далее посёлки спецназовцы обходили стороной, лишь раз с помощью языка подтвердив слова Кима – люди князя Балдачи провели рейд по берегам Амура, приводя к покорности местных жителей. Также они определяли размер ясака для каждого поселения и уводили лучших воинов за Зею.

– Собирают войско? – озадаченно проговорил Ким.

– Без сомнения, – кивнул Мирослав. – Наша задача – упредить их выступление. Как говорил Сазонов, проблем у амурцев из-за их вассального положения к даурцу возникать не должно. Завтра мы должны быть на месте, близ устья Зеи.

По оставленным Матусевичем знакам, понятным только людям из его команды, лёжку майора нашли сразу. Игорь второй день наблюдал за посёлком, уже сделав кое-какие выводы. Палатка была упрятана в высоком снегу, бойцы же посменно уходили в стороны, где были оборудованы ещё две точки для наблюдения за посёлком. Матусевич, позвав снайпера, стал обрисовывать ему ситуацию. Майор рассказал ему про замеченных в посёлке маньчжур и местного начальника из амурцев.

– Маньчжуры живут в том доме, – Матусевич указал на жилище бывшего старейшины, что был наказан Сазоновым. – Мы с парнями насчитали двадцать пять-двадцать семь рыл, не больше. Чиновник с ними же, он сейчас у местного старосты. Вероятно, снова хлещут хмельное, вчера тоже самое было.

– Так и есть! Вот он, – майор указал Киму на грузного мужчину в высокой, отороченной рыжим мехом шапке, что шел, тяжело переваливаясь по утоптанному снегу. Рядом, согнувшись червём, его поддерживал…

– Местный староста, – сказал Игорь.

Майор объяснил группе, что маньчжуры собираются тут зимовать. Они, вероятно, являются инструкторами амурских ополчений и одновременно подстёгивающей их силой, чтобы солонцы и дючеры не расслаблялись. А заодно они были, наверное, самым удалённым от последнего маньчжурского городка гарнизоном.

– Насколько я понял из общего анализа ситуации, – продолжал Матусевич, – сейчас они собирают амурцев из поселений, которые им подчиняются. То есть это своего рода призывной пункт. По весне же они, собравшись с силами и дождавшись речных судов, пойдут на Албазин. Ситуация, думаю, ясна?

Конечно, всё было ясно, как Божий день. Игорь сказал как, по его мнению, следует поступить. Для начала нужно похитить маньчжурского чиновника и получить от него информацию, а затем перебить весь его отряд. Тогда амурцы сами разбегутся по своим посёлкам.

– По-моему, просто и изящно, – улыбнулся Матусевич. – Кстати, Сергей, у тебя, как у представителя князя, может быть есть отличное мнение?

Кореец покачал головой, нет, мол, идея правильная.

– Отлично, тогда начинаем работать.

Спецназовцы рассредоточились на холме, откуда они вели наблюдение за посёлком, охватив его полукругом. Однако двое суток маньчжур безвылазно сидел в посёлке, лишь переходя из дома в дом. Ким видел, как к этому жирному борову в перерывах между возлияниями приводили упирающихся девушек. Обратно они, как правило, выходили лишь на следующий день и, прижимая ладони к лицу, брели, спотыкаясь, прочь. На третий день маньчжур с небольшим отрядом в десять воинов на двух возках неожиданно ушёл вверх по Зее.

– Отлично! – глаза Матусевича загорелись, словно у волка, чующего неотвратимый конец своей жертвы.

Большая часть группы ушла к зейскому зимнику лесом, оставив лыжи у первой лёжки. На опушке леса вблизи спуска на замёрзший приток Амура бойцы организовали засаду и принялись ждать возвращения маньчжура. Вновь потянулись тяжёлые часы ожидания. В течение дня два раза проходили оленьи упряжки амурцев, маньчжуров же всё не было. В лесу, подальше в чащобе, бойцы разбили лагерь и каждые четыре часа бегали посменно к костру. На следующий день к обеду в зейский посёлок прошло лишь двое возков с мешками, набитыми, по всей видимости, зерном. Время шло, а маньчжур не возвращался.

– Вот он! – воскликнул один из бойцов, что занимал позицию, скрытый в густом кустарнике, выше остальных.

– Всем приготовиться! Ким, на позицию! Готов к работе? – Матусевич хлопнул снайпера по плечу.

– Готов, майор, – Сергей уже укладывался на лежак.

Бойцы подобрались, лица их посуровели, движения стали чёткими и более ни слова на позиции произнесено не было. Команды подавались жестами, все были готовы к действию. Между тем, возки приближались к подъёму на дорогу, ведущую в посёлок. Неожиданно, три всадника обогнали возки, стараясь успеть вперёд.

– Конные… – сказал Киму одними губами Матусевич.

Каждый из них имел по длинному древку с изогнутым лезвием, широкий колчан был приторочен сбоку. Всадники весело переговаривались между собой, посмеиваясь над очередной шуткой своего приятеля.

– Ким, верховых снимай на повороте. Парни, по первым коням работайте. Нужен завал на подъёме, чтобы возки не проскочили, – неслышно давал указания Матусевич.

Маньчжуры уже подходили к берегу, собираясь покинуть лёд реки. Тут внезапно шедший первым всадник нелепо взмахнул руками, словно тряпичная кукла и вылетел из седла, оставшись одной ногой в стремени. Двое других в унисон вскрикнув и вытаращив глаза, не успели и натянуть поводья, повалились в снег и затихли. Ким работал бесшумно. Одновременно с ним громыхали и винтовочные выстрелы его товарищей. Свинцовые пули рвали тела несчастных животных, а одной даже снесло полморды. С возков раздались вопли ужаса – видя быстрое убийство своих товарищей, маньчжуры принялись разбегаться в разные стороны. Но бойцы уже перенесли огонь и на них, работая с колена, не прячась. Кто-то и вовсе привстал, выцеливая улепётывающего врага. Маньчжуры с воем валились в ослепительно белый снег. Попадание из ангарки оставляло на теле страшную рану с рваными краями, которая на морозе курилась густым паром. А сам удар такой свинцовой пули, с надрезанной головкой, напрочь вырубал сознание раненого. Кричали только те, кто ещё пытался убежать. Через пару минут всё было кончено. Бойцы собирали разбредающихся коней, приканчивали раненых животных. Зарезав последнего раненого маньчжура, спецназовцы собрались у возков. Маньчжурский чиновник же так и оставался на месте, сидя ни жив, ни мёртв, поглядывая на безжалостных убийц, он боялся даже вздохнуть. Глаза его были полны слёз, ноздри вздувались, а губы нервно тряслись, из горла же вырывался лишь жалобный писк.

– Федот, – позвал тунгуса Матусевич. – Скажи ему сразу, что ему следует отвечать на наши вопросы быстро, чётко и правдиво.

Тунгус кивнул и заговорил с маньчжуром. Тот испуганно вздрогнул, когда услышал Федота, начав ошалело озираться. Вскорости им овладела истерика, поначалу он тихонько повизгивал, а потом и вовсе разрыдался, размазывая слёзы и сопли по широкому лицу. Обделавшись, он продолжил рыдания. Пришлось тереть ему снегом лицо и исхлестать по обвислым щекам.

– Кто он такой и что тут делает? – кивнул тунгусу Матусевич.

Немедленным ответом стало, что его зовут Ципин и он дзаргучей, то есть судья и представитель государства Цин, который присматривает за вассальными народами.

– Как сойдёт лёд с реки и к ним придут ещё воины, то они пойдут на Албазин и князя Ивана? – посмотрел на Федота Игорь.

Тунгус перевёл, а маньчжур, став белее снега, едва заметно кивнул.

– Сколько будет воинов?

После долгих переговоров тунгуса с маньчжуром выяснилось, что воинов из числа амурцев будет около четырёх тысяч, маньчжур же не более двух сотен. Будет и огнестрельное оружие.

– Отлично, молодец, Федот! – похвалил переводчика майор. – Спроси, есть ли выше по Зее ещё маньчжуры?

Оказалось, что нет. Сам Ципин ездил в солонский посёлок, сказать старейшине о том, чтобы тот к весне приходил с воинами, как было оговорено.

– А заодно и потискать солонских баб? – усмехнулся Игорь.

Чиновник снова затрясся, оглядывая бойцов затравленным взглядом.

– Где ближайший гарнизон маньчжур?

Оказалось, что только близ устья Сунгари, здесь же в округе, более никого из них не было.

– Сколько же там воинов у Сунгари?

Точного числа солдат дзаргучей не знал, говорил лишь то, что их там не более полусотни. И потом он добавил ещё что-то. Матусевич вопросительно посмотрел на Федота.

– Он говорит, смеет ли он надеяться на то, что ему оставят жизнь и позволят уйти?

Толстяк сидел не дыша, в луже собственной мочи и с мольбой смотрел на майора.

– Да, вероятно Соколову, да и Сазонову будет интересно с ним пообщаться на отвлечённые от данной ситуации темы. Заберём его.

– Майор, ещё возки! – крикнул боец, отняв от глаз бинокль.

К месту бойни по льду Зеи шло ещё несколько упряжек оленей.

– Встречаем! Ким, давай наверх, страхуешь, – приказал майор.

Расстояние сокращалось, через некоторое время возки уже были возле заворота на дорогу, где совсем недавно разыгралось побоище, а трупы не успели окоченеть. На оленях шли амурцы, три возка, человек восемнадцать. Передний возок уже заползал с зимника на берег, когда ведущий оленей амурец, увидав полтора десятка воинов, пронзительно взвизгнул. Заметив обезображенные трупы маньчжур, он тут же принялся нахлёстывать оленей, пытаясь заставить животных повернуть обратно.

– Эй вы! Убирайтесь к себе в посёлок и не вздумайте приходить сюда весной! Богдойцев больше тут не будет, – кричал им ангарский тунгус Федот.

Несмотря на то, что у амурцев было оружие, никто из них и не подумал до него дотронуться. Не мигая, с посеревшими лицами они смотрели на невиданных прежде людей, на мёртвых маньчжур, на скорчившегося чиновника Ципиня, что с немалой важностью ещё совсем недавно командовал в их поселении. Удаляясь от этого страшного места, амурцы ещё долго оборачивались назад. Весной они точно не пойдут к устью Зеи, думал каждый из них.

– Собирайтесь парни, поедем в посёлок, – Матусевич уже забрался на похрапывающего жеребца и теперь поглаживал его по шее.

– А ну, давай назад! – Мирослав Гусак, пытался убрать маньчжура с передка возка, но тот только пучил в страхе глаза, не понимая капитана. Лишь несильно ударив пленника кулаком по носу, Гусак добился желаемого. И пока тот размазывал по лицу кровавую юшку, Мирослав искал чем бы накрыть обгаженный маньчжуром передок. А падение пленника вызвало смех у столпившихся рядом бойцов – из-под слетевшей меховой шапки выскочила туго сплетённая коса и обернулась вокруг шеи пленника. До посёлка добрались без приключений, лишь раз встретился шедшая навстречу упряжка оленей. Испугавшийся было амурец принялся уводить животных с дороги, пытаясь съехать в сторону. Ангарцы на него не обращали внимания, продолжая свой путь. Амурец же провожал их глазами, боясь и шевельнуться. Проезжавший мимо него на коне молодой тунгус, картинно поигрывая винтовкой, озорно подмигнул опешившему амурцу и, задрав голову вверх, рассмеялся. Наконец, группа достигла посёлка. Судя по тому, что их приняли за возвращающийся отряд Ципиня, ворота были открыты, а навстречу им вышло две фигуры. Сходу, при въезде в поселение, ангарцами были застрелены двое маньчжурских воинов, после чего группа направилась к центру, где стоял дом старейшины и жили остальные маньчжуры. Амурцы, заметив чужаков и избитого и хнычущего маньчжура с ними, который уже немало причинил им огорчений и не думали сопротивляться вернувшимся в их посёлок незнакомцам. Ворвавшись в дом, спецназовцы убили последних остававшихся в живых маньчжур и заодно и бывшего с ними старосту деревни, что становилось уже традицией. Людям же ангарцы объявили, что теперь старост будут назначать они, потому что у амурцев старосты совсем никудышные.

– Все, кого привели маньчжуры, завтра с утра должны покинуть это поселение и уходить в свои посёлки, – объявлял Федот. – Весной сюда не приходить. Маньчжур тут больше не будет.

Васильево, январь 7148 (1640).

Десять семей волжан, среди которых были и Засурские, в конце концов определили на поселение в крупное, по местным меркам село, близ великого озера. Тут находилась лесопилка, в которой должен был работать отец Ивашки. Мать мальчишки, умевшая прилично ткать, тоже получила работу, наряду с другими женщинами. Жили волжане покуда в бараке, который уже был им знаком по Новоземельску. Игнату, отцу Ивашки показали его земельный надел, прикрытый покуда белым ковром снега. Увиденным волжанин остался весьма доволен, земли достаточно, оврагов нет, только работай. А к Ивашке уже на второй день пришёл Максим – учитель из местной школы и, забрав его и остальных детей из переселенцев, да под хмурые взгляды родителей, повёл их в школу. Мать Ивашки также ушла в школу, вслед за сыном. Родителям первое время было позволено находиться в классе, сидя на лавке вдоль стены. В тот день учитель Максим рассказывал о системе мер и весов, принятых в княжестве.