"Федор Чешко. Час прошлой веры" - читать интересную книгу автора

уже примерял на себя тяжесть предстоящего: смогу ли? И больше всего он
испугался теперь, что жажда жизни победит разум и волю, что терзаемое тело
выйдет из повиновения и станет бороться.
Напрасный страх. Премудрые боги точно знают, где ими положен предел
человеческим силам. Едва коснувшись спиной алтаря, Олег понял, что не
может шевельнуться, будто что-то невидимое держит его надежнее всяких пут.
Все, больше он неподвластен себе, а подвластен одной лишь судьбе своей,
глядящей на него из холодных глаз молодой жрицы, спокойно стоящей рядом.
Без сил, без мыслей следил за ней Олег, а она, помешкав в недолгом
раздумье, порывистым движением сорвала с себя рубаху (это чтоб не замарать
в крови драгоценную ткань), склонилась, закусив губу, обеими руками
нацелила в Олегову грудь иззубренное жало своего серпа. И когда холодное
безразличие в ее глазах сменилось напряженной сосредоточенностью, Олег,
холодея, понял, почему что-то знакомое померещилось ему в этом лице.
Ксюша. Да, это Ксюша. Так, значит, вот что такое Страшная Жертва. Не
кусок кровавого мяса нужен богам, другое им нужно, совсем другое...
А тупое железо уже вдавливается в грудь - в треске рвущейся кожи, в
горячих волнах пронзительной боли, глубже, глубже, и боль вызревает,
звереет, и булькающим потоком выхлестывается из груди теплое, липкое,
заливает шею, подбородок, и бульканье это прорывается вдруг сухим хрустом
взламываемых ребер... Больно же, больно! За что, Ксеня, за что?! О боги,
как мерзостно он воет, какие гнусные истошные вопли... Кто - он? Это же
ты, ты визжишь, как свинья под ножом, прекрати, перестань, тряпка,
животное... Бо-о-льно-о-о!!!
А она будто и не слышит криков, она вся поглощена своим непростым
делом. Отбросила серп, опустилась на колени, внимательно вглядывается во
вспоротое, дымящееся красным (да скорее же, ты, скорее убей!). Осторожно
просунула ладони в липкое кровавое месиво, туда, где самое сердце
беснующейся боли... И вдруг вскинулась всем телом, вырвала у него из груди
эту боль. И понеслись немыслимым вихрем в стремительно гаснущих глазах
Олега воспаленное небо, сочащийся и трепетный черный комок, высоко-высоко
вознесшийся в Ксюшиной руке, и кровь, обильно стекающая по этой руке на
нежное плечо, срывающаяся крупными каплями с твердых острых сосков... Но
красное кануло в черноту, и последним проблеском уходящего из умирающих
глаз мира была исполненная бездонной щемящей жалости синева за
открывающимися каменными веками Рода - в бесконечной вышине, далеко,
далеко, далеко.


А за лесами вставало солнце. В теплом и чистом золоте рождался новый
день - спокойный и ясный.
И в затерявшейся среди болот часовне проснулась Ксюша. Не в силах
встать, не в силах снова заснуть, она сладко щурилась, следила, как не
спеша наливаются светом солнечные пятна на сырой ущербной стене, как
вспыхивают-переливаются алмазным крошевом пылинки в лучах, протянувшихся
сквозь ветхое плетение оконных решеток. Ушедшая ночь помнилась ей лишь
какими-то смутными страхами, глупыми серыми снами, нелепыми и смешными
теперь. Все было так, как хотелось. Вот только Олега не было рядом, но
мало ли куда человек может выйти утром... Долго потом не могла Ксюша
простить себе, что не сразу встревожилась, а встревожившись, не сразу