"Федор Чешко. Урман" - читать интересную книгу автора

- Не хошь - не слушай, а рота не раззявай, - внушительно пробасил
Кощей. Он так и не научился правильному выговору, этот давний полоняник,
несмышленым мальцом найденный в чаще охотниками здешнего рода. Маленькому
хазарину посчастливилось: случись такая находка перед весенним либо осенним
торжищем, отвезли бы и продали меж других общинных товаров. Продали бы,
скорей всего, его же одноплеменникам, неволя у которых сложилась бы куда
тяжелее. А так - прижился, и живет уже более двух десятков лет в семье
своего поимщика, и считается в этой семье почти своим, даром что лицом не
такой, как другие, и до сей поры не по-здешнему ломает речь. Вот Кудлаю
небось сейчас и в голову не придет потешаться над этим ломанием, дразнить
косноязыкого.
Удовлетворившись тем, что строптивца окоротили, Глуздырь снова завел
свое:
- А вот еще недопорченное: "коварство". Происходит оно от слова
"ковать". Ведь ведомо, что кователи-кузнецы от века недобро славятся
всяческими живодерствами да злым волхованием-чародейством. Людей заманывают
в свои потаенные берлоги и губят - железо калят в живом человечьем теле. А
еще...
- Да что ж ты заладил нечисть всякую поминать?! - не выдержал наконец
кто-то из сторожей. - То кователи, то оборотни... Да еще истинными именами
зовешь! Других, что ль, слов нет?!
Глуздырь поперхнулся недосказанным. И впрямь получалось неладно.
Спасибо еще, что вот-вот рассветет: по вечерней либо ночной поре могли бы не
посчитаться со старшинством да надавать тумаков за неосторожные речи.
Впрочем, насчет тумаков могло и теперь по-всякому обернуться. Особенно
после того, как под ногой беззвучно подошедшего Кудеслава скрипнула-таки
жердь-предательница.
Больно уж кстати пришелся внезапный скрип при этаком разговоре;
чересчур получилось даже для неробких мужиков-охоронщиков. Кто-то едва не
сверзился с шаткого настила; кто-то лапнулся за топор, чуть не спихнув вниз
соседа; кто-то поспешно забормотал отворотное... Зато когда доморгали-таки,
что к чему, вся досада сорвалась на Кудеславову голову, а Глуздырь вышел
вроде и ни при чем. Настолько ни при чем, что даже злее других напустился на
нечаянного пугателя:
- Ты, Мечник, впрямь того... Тебя будто во младенчестве темечком на
пень уронили! Не можешь, что ль, по-людски ходить, а не как жуть
бестелесная? И чего ходить-то, чего?! Тут тебе не вражья людская ватага под
тын приступила, понимать надо! Волк али другой какой зверь об этой поре уж
не сунется, так ты сядь себе и сиди спокойно с другими вместе, дня
дожидайся. Нет, он ходит, все ходит, ровно опять с супостатами своими
железноголовыми от людей в осаде сидит! До первой седины дожил, а леса не
знаешь! Ну, чего зубы оскалил? Этакое беспокойство обществу наделал - и
радешенек, оскаляется! Одно слово - Ур... Ур... Уразуметь же надо глупость
свою!
Все-таки опомнился Глуздырь, в самый последний миг успел проглотить
третье, обидное прозвание Кудеслава. Хоть и не слишком ловко припрятал
старик рванувшееся с языка словцо, а все ж припрятал. И на том спасибо, и то
добро.
- Да уж будет тебе. - Кудеслав действительно улыбался (без насмешки,
миролюбиво). - Ты сказал - я понял, чего ж лишнее толочь языком?