"Гилберт Кийт Честертон. Пять праведных преступников" - читать интересную книгу автора

Европы глубоко почитали его. Об этом и заговорил квадратный человек, когда
сели за стол.
- Надеюсь, вам понравится наш выбор, - сказал он гостю. - Если бы
Марийяк был здесь, он повозился бы над меню.
Американец вежливо заверил, что всем доволен, но все же спросил:
- Говорят, он превратил еду в искусство?
- О, да, - отвечал человек в очках. - Все ест не вовремя. Видимо, это
- идеал.
- Наверно, он тратит на еду много труда, - сказал Пиньон.
- Да, - сказал его собеседник. - Выбирает он тщательно. Не с моей
точки зрения, конечно, но я - врач.
Пиньон не мог оторвать глаз от небрежного и лохматого человека. Сейчас
и тот смотрел на него как-то слишком пристально, и вдруг сказал:
- Все знают, что он долго выбирает еду. Никто не знает, по какому он
выбирает признаку.
- Я журналист, - сказал Пиньон, - и хотел бы узнать.
Человек, сидевший напротив, ответил не сразу.
- Как журналист? - спросил он. - Или просто как человек? Согласны вы
узнать - и не сказать никому?
- Конечно, - ответил Пиньон. - Я очень любопытен и тайну хранить умею.
Но понять не могу, какая тайна в том, любит ли Марийяк шампанское и
артишоки.
- Как вы думаете, - серьезно спросил странный друг Марийяка, - почему
бы он выбрал их?
- Наверное, потому, - сказал американец, - что они ему по вкусу.
- Au contraire {Наоборот (франц.)}, как заметил один гурман, когда его
спросили на корабле, обедал ли он.
Человек с удивительными глазами серьезно помолчал, что не вполне
соответствовало легкомысленной фразе, и заговорил так, словно это не он, а
другой:
- Каждый век не видит какой-нибудь нашей потребности. Пуритане не
видят, что нам нужно веселье, экономисты манчестерской школы - что нам
нужна красота. Теперь мало кто помнит еще об одной нужде. Почти все, хоть
ненадолго, испытали ее в серьезных чувствах юности; у очень немногих она
горит до самой смерти. Христиан, особенно католиков, ругали за то, что они
ее навязывают, хотя они, скорее, сдерживали, регулировали ее. Она есть в
любой религии; в некоторых, азиатских, ей нет предела. Люди висят на крюке,
колют себя ножами, ходят не опуская рук, словно распяты на струях воздуха.
У Марийяка эта потребность есть.
- Что же такое... - начал ошарашенный журналист; но человек продолжал:
- Обычно это называют аскетизмом, и одна из нынешних ошибок - в том,
что в него не верят. Теперь не верят, что у некоторых, у немногих это есть.
Поэтому так трудно жить сурово, вечно отказывая себе, - все мешают, никто
не понимает. Пуританские причуды, вроде насильственной трезвости, поймут
без труда, особенно если мучить не себя, а бедных. Но такие, как Марийяк,
мучают себя и воздерживаются не от вина, а от удовольствий.
- Простите, - как можно учтивей сказал Пиньон. - Я не посмею
предположить, что вы сошли с ума, и потому спрошу вас, не сошел ли с ума я
сам. Не бойтесь, говорите честно.
- Почти всякий, - сказал его собеседник, - ответит, что с ума сошел