"Борис Дмитриевич Четвериков. Эстафета жизни (Котовский, Книга 2)" - читать интересную книгу автора

голодающим, надо поделиться с Поволжьем избытками, надо выручать людей из
беды.
Страна еще не оправилась от опустошительной войны, от нашествия.
Страна была разорена. И все-таки каждый старался уделить хоть что-нибудь
из своего скромного достатка.
Весть о бедствии разнеслась по всему миру.
- Надо помочь русским!
Отовсюду протянулись дружественные руки. Да и как могло быть иначе?
Международная солидарность трудящихся нерушима.
Когда весть о постигшем Советскую Россию бедствии достигла Парижа,
разные слои общества встретили ее по-разному. Рабочие стали создавать
комитеты помощи. Газетчики стали смаковать различные ужасы в связи с
голодом и недородом хлеба. Рябинин снова наполнился надеждами и размышлял,
как бы получше использовать сложившуюся обстановку. Не без его влияния
создавалась в Париже "Международная комиссия помощи России". Именно
России! Не Поволжью, не местностям, пострадавшим от засухи, а России!
- Это звучит! - ликовал Рябинин. - Это впечатляет! Но воображаю,
какие условия им поставит Нуланс! Ведь это твердокаменный человек!
Человек-монумент!
Рябинин не ошибался. Возглавил Комиссию помощи тот самый Нуланс,
который пакостил Стране Советов уже в 1918 году. Это он в числе других ему
подобных налаживал тогда блокаду Советской России, а ведь это и привело
русский народ в состояние разорения и нищеты, это и привело к голоду.
Рябинин вполне отдавал отчет, какие последствия блокады и интервенции
неизбежно настанут. Слова Рябинина, что костлявая рука голода схватит за
горло большевистские Советы, были подхвачены белогвардейской печатью. Эти
жестокие, живодерские слова стали лозунгом, стали программой. Пусть, пусть
они дохнут с голоду, наши земляки, наши братья, наши соотечественники, раз
они не хотят жить, как жили! Не давать им ни крошки! Пусть вымрут в своей
вольной стране! Все - и малые и старые!
По Парижу ходил забавлявший всех рассказ, как графиня Потоцкая по
поручению "своего большого друга" барона Корфа явилась сообщить
потрясающую новость Марии Михайловне Долгоруковой. Над этой историей,
может быть и приукрашенной, смеялись до слез.
- Можете себе представить хорошенькую графиню Потоцкую в роли
докладчика по экономическим вопросам?!
Рассказывали, что графиня прониклась сознанием, будто ей поручено
важное дело. Когда она вошла, у нее было странное лицо, напугавшее и Марию
Михайловну, и князя Хилкова, или, как его называли запросто в домашнем
кругу - "дядюшку Жана".
- Господа! - воскликнула она, войдя и даже не здороваясь. - Господа!
У них голод! Это просил вам сообщить барон!
Она стояла в позе оперного трубача, извещающего о выходе принца. Это
ей шло. Ей вообще все шло, и она это знала. Знала, как зачаровывают мужчин
ее синие с поволокой глаза, ее крохотный ротик и капризный выгиб бровей.
Видя, что никто ничего не понял, она пояснила:
- Да, да, представляете? У них совершенно нет хлеба! Совершенно!
- В самом деле, - неуверенно промолвил дядюшка Жан, - я что-то такое
слышал... На Поволжье.
- Я услала барона по одному своему делу. Он хотел сам все рассказать,