"Игорь Чиннов. Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения " - читать интересную книгу автора

У бездомных, у лишенных веры отцов или поколебленных в этой вере, у
всех, кто не хочет принять современной жизни такой, как она дается извне, -
обостряется желание знать самое простое и главное: цель жизни, смысл смерти"
Таким образом, два ближайших старших друга Чиннова - Владимир Вейдле и
Георгий Адамович - были захвачены одним ощущением - умирания искусства.
Только Вейдле ограничился теоретизированием, написав книгу, которая так и
называлась - "Умирание искусства" (Париж, 1937), а Адамович оказался
вдохновителем целой поэтической школы, которая вполне могла бы называться не
"парижская нота" (последняя, случайная, еще звенящая в воздухе), а,
например, "умирание поэзии".
В духе "парижской ноты" Чиннов писал все пятидесятые годы. Из стихов
этого периода составились два сборника - "Монолог" и "Линии". Потом он
освободился от влияния "парижской ноты". Сам он уже в конце жизни говорил,
что, например, его четвертая книга нравится ему больше, чем первых три
сборника. Но его парижские друзья, кажется, все же больше любили раннего
Чиннова, ценя "тончайшие стилистические находки, переливчато-перламутровые
оттенки"[10] его ранних стихов.

* * *

Может быть, существенную роль в перерождении Чиннова сыграл его переезд
в Америку в 1962 году. Хотя кто знает, действительно ли именно американские
впечатления изменили его поэтический настрой? Так или иначе, но в
шестидесятые годы Чиннов все больше отходит от "парижской ноты" и все
настойчивее ищет путей модернизации русской поэзии, постепенно приобретая
славу первого модерниста эмиграции. Поэт как бы осторожно прощупывает почву,
ища направления, по которым дальше могла бы идти русская поэзия, проверяя,
как далеко он может зайти в этом поиске. И здесь ему приходилось
руководствоваться только чувством меры и собственным вкусом. Эмиграция с
интересом наблюдала за чинновскими экспериментами, констатируя при этом, что
при всей неожиданности некоторых стихов ни вкус, ни чувство меры ему не
изменили. Однако далеко не сразу его поиски были приняты и одобрены в
литературных кругах. В одном из писем Роману Гулю, главному редактору
"Нового журнала", Чиннов пытается объяснить, что заставило его искать новых
путей в поэзии: "Как-то сложилось мнение (считают, что, в частности,
благодаря Кленовскому и Алексеевой), что эмигрантская поэзия дудит все в
одну, причем очень старомодную, дуду. Я хоть и стараюсь всегда "немного
новаторствовать", освежать, но из-за пристрастия к мелодичности,
акварелизму, "ювелирности" и пр. новаторство мое не бьет в глаза и заметно
только читателю очень внимательному и очень искушенному. Вот отчего,
думается, стихотворение "Тени войны на замерзшей дороге" уже своим явным
модернизмом должно бы нежелательные для всех нас обвинения в старомодности
несколько ослабить... У меня было уже так много "облаков", "закатов" и пр.
явных красивостей, что при всей замысловатости, с которой я их подаю, всегда
подавал, пользоваться ими уже почти невозможно. И вот нынешний мой прием -
сочетание слов явно выспренних, как "порфира", "золотая лилия", "осанна",
"фимиам", со словами сугубо будничными, как "рюмка" или "стакан чаю". Ни в
"Монологе", ни в "Линиях" этого почти не было. Там было использование до
отказа, до конца почти всех "акварельно прелестных" слов. Теперь я не