"Игорь Чиннов. Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения " - читать интересную книгу автора

отрицаю своего эстетства, но стараюсь, должен дать что-то новое. Надо бы мне
несколько отойти от логики в стихах. Заранее прошу вашей терпимости к
некоторым "странным словосочетаниям". Ведь логика - не самодержавная хозяйка
в стихах, и не следует полностью (как это делают многие талантливые
эмигрантские поэты) игнорировать факт уменьшения роли логики в современной
иностранной поэзии и вообще все то, что в этой поэзии делается. Не нужно
быть рабами моды, но не нужно и костенеть в провинциализме. И уж вовсе не
полагается нам, свободным, казаться провинциальнее советских поэтов"[11].
Собственно говоря, здесь Чиннов уже наметил направление, по которому и
развивалась в дальнейшем его поэзия.
1. Сочетание поэтизмов с элементами разговорной речи, даже с грубой,
простонародной лексикой ("видал-миндал", "свинья, запачкавшая рыло", "на
свадьбе пьянствовали и горланили, как будто в Кане Галилейской"). Но никогда
у Чиннова стихи не звучат грубо или пошло. Он мастерски использует стилевые
контрасты. И постепенно этот прием становится частью его поэтического
почерка.
2. Отказ от логики. Это привело Чиннова не к алогичной бессмысленности,
а к гротескности - то есть к усилению смысла за счет чрезмерных
преувеличений, фантасмагории, сонма неожиданных образов. (Хотя фантазии у
Чиннова предостаточно и в ранних книгах.) Созданные им образы то забавны, то
пугающи, то романтичны, то трогательны ("сердце сожмется - испуганный ежик -
в жарких ладонях невидимых Божьих" или "бабочка треплется, мечется - тоже,
как видно, сестра человечества", а в поздних стихах, стихах-гротесках:
"вурдалаки утопленники в полумраке", в коробке сардинок "лежал человечек и
мирно курил" и т.д.). И все же в стихах, пусть грешащих против логики,
должен быть смысл, считал Чиннов, ведь поэт прежде всего что-то хочет
сказать, и неплохо бы, чтобы его можно было понять. Хотя, безусловно, если
кому-то, чтобы выразить себя, хочется писать "темно", - это его право.
3. Верлибры. Уже в начале 60-х годов у Чиннова все чаще стали
появляться стихи без рифм. Тогда в одной из передач радиостанции "Свобода"
Чиннов говорил, что да, рифмы и ямбы устарели, "но стихи без рифм и размера
для меня обычно вроде вегетарианского меню. Есть исключения. Но стоит ли
трудиться, чтобы сделать хорошее, непременно отказавшись от рифмы, от
очарования звуковых повторов вообще, от очарования ритма?"[12] И хотя позже
у Чиннова появилось довольно много верлибров, он все же предпочитал
рифмовать, считая, что в русской поэзии рифмованная строфа еще не исчерпала
всех своих возможностей и, более того, сам строй русского языка хорош для
рифмованных строк.
Вообще надо сказать, что некоторое звучание "парижской ноты" слышится и
в более поздних стихах Чиннова. Просто в них появилось и другое -
красивость, пышность, гротескность, веселость, язвительность, яркость.
Вот что об этом сам поэт пишет Адамовичу в связи с выходом своей
третьей книги (которую сначала хотел назвать "Мелодия"): "...Книжка будет
еще более, чем "Линии" (и гораздо больше, чем "Монолог"), - о "сияющих
пустяках" "накануне беды и тоски", накануне смерти, накануне "ничего". О
"сияющих пустяках" (цитата из "Линий"). И не знаю, простите ли мне, что по
бессилию сделать поэзию из простейших, обыденнейших вещей, из "стола и
стула" (см. "Невозможность поэзии"
"Сияющие пустяки" в моих стихах гораздо ближе к "парижской ноте", чем
на первый взгляд кажется. Например, пусть мелочей, деталей у меня стало