"Георгий Прокофьевич Чиж. К неведомым берегам " - читать интересную книгу автора

дело. Но легче на душе не становилось. Особенно тяжелы были долгие поездки в
Охотск, на постройку трех кораблей.
"Какой исход? - задавал себе Шелихов один и тот же мучительный вопрос,
бывало трясясь верхом по бесконечным лесным тропинкам, болотам и горам к
Охотску. - Какой исход?.. Неужели придется бросить ее одну в Иркутске на
три-четыре года? Ведь это значит потерять ее навсегда... Взять с собой?.. Но
ведь не потащишь же ее на аркане. А загубить ее жизнь... За что? За то, что
доверилась, отдала свое сердце, юная, неопытная? Да и чем она виновата, что
бог сотворил ее веселой и на редкость красивой?"
Не раз приходила мысль взять ее с собой. А как быть, если она
откажется, сославшись на невозможность оставить без матери малых детей?
Строили корабли на верфи по соседству с Охотском, на знакомой уже реке
Урак: здесь было изобилие хорошего корабельного леса. Последние известия
оттуда бодрили.
"Зиму, почитай, всю не переставали строить, потому морозов лютых не
было, даже пурга докучала мало. К пасхе надеемся все справить. Начинать
грузить без вас не полагаем", - писал из Охотска доверенный Григория
Ивановича.
Прочитав письмо, Григорий Иванович в изнеможении откинулся на спинку
кресла. Наступал момент, которого он так боялся, - решительный разговор с
женой.
Держа письмо в руках, он прошел к Наталье Алексеевне. На коленях у нее
сидела Дунюшка. Надувая щеки, девочка разбрызгивала во все стороны жидкую
кашку и хохотала, нисколько не боясь притворных угроз матери. Стараясь не
обнаружить своего волнения, Григорий Иванович бросил письмо на стол и
стремительно ушел к себе. Здесь он раскрыл конторские книги, силясь
сосредоточиться, но собраться с мыслями не удавалось...
А перед Натальей Алексеевной в это время стояла помогавшая по хозяйству
молодая жена лекаря Бритюкова. На имя Бритюковых секретно пришло письмо от
Михайлы Сергеевича Голикова, успевшего вскружить Наталье Алексеевне голову
заманчивыми перспективами широкой, веселой жизни в Петербурге.
"Думаю и день и ночь только о Вас, - писал он, - без Вас жизни не чаю,
а окружающие подозревают - хочу бежать от долгов. Пускай их думают, что
хотят, только учредили слежку, чтобы воспрепятствовать моему отъезду. К
пасхе рассчитываю быть в Иркутске, если еще не забыла меня, горячо любимая,
единственная. В мыслях осыпаю бесконечными поцелуями. Увезу мою
единственную!"
Наталья Алексеевна уткнула пылающее лицо в теплый животик подхваченной
на руки Дунюшки, но покрасневшие краешки ушей выдавали ее бедовой пройдохе
Бритюковой. Не обманула Бритюкову ни возня с плачущей Дунюшкой, ни даже
сказанное вслух в сторону: "Вот пристал-то, чудак!.."
Придя в себя, с одним скомканным письмом в кармане, с другим в руке,
Наталья Алексеевна прошла к мужу.
- Ну что же, хорошо, - сказала она, кладя охотское письмо на стол, -
значит, к пасхе нам надо готовиться к выезду... - и, видя изумление в
расширенных глазах мужа, спросила: - Что ты на меня уставился?
- Ты сказала, нужно готовиться... нам? - смущенно проговорил Шелихов.
- Неужели ты мог предположить, что я останусь здесь одна без тебя?
Григорий Иванович изумился еще больше и невнятно пролепетал:
- А как же дети?