"Георгий Прокофьевич Чиж. К неведомым берегам " - читать интересную книгу автора

нет - и не надо. Другое дело - свои новооткрытые земли, государственные,
признанные, земли Российского владения!..
Шелихов умолк. Гость задумался.
- Кто же возьмется за такое дело: строить корабли, ехать, бросить дело
на много лет? - с сомнением проговорил старый купец и спросил: - Ты
возьмешься?.. Окромя всего, деньжищи ведь нужны большие!
- Да, ежели хоть бы три корабля - тыщ сто, - тихо сказал Григорий
Иванович. Видно было, что он высказал давно уже выношенную думку, а кое-что
даже подсчитал.
- Корабли строить придется, - заметил Голиков.
- Конечно, нужны надежные, новые.
- Что мне пришло в голову, - сказал вдруг Голиков, кряхтя и шумно
вставая, - однако пора и по домам... Я говорю "пришло в голову": на днях
должон быть у меня брат, Михаила Сергеич. Двоюродный он мне - ты его
знаешь, - откупщиком теперь, вишь, в столицах, в Питере и Москве. Больше
двух с половиной миллионов чистоганом в год казне отсчитывает. Сказывает,
выгодно... Но что-то уж очень стал сорить деньгами - пролетит... Надо бы ему
еще дело какое посурьезнее... А может, даже прокатает сам на острова. Моряк
он, капитан, а тут целая эскадра. С ним поговорим... А как ты сам? Ведь мне
ты никак не ответил?
- Хочу и сам испытать, - сказал Шелихов, потупясь. - Жена стесняет, -
добавил он тише. - Иван Ларионович, побудь, дорогой, минутку - прикажу
запрячь...
Он быстро вышел распорядиться. Гость погрузился в глубокую думу. Затея
хорошая, это было ясно. Но наличных денег у откупщика не было, надежда
только на брата...

И вот он - столичный питейный откупщик Михайло Сергеевич Голиков -
налицо.
"Женский пересмешничек", - определила коротко Наталья Алексеевна.
- Рассказывал он тебе о стихотворении, посвященном ему придворным
стихотворцем Державиным? - как-то спросил ее Григорий Иванович.
- Как же, рассказывал. Они в Петербурге рядом живут. И стихи так и
называются - "К соседу". Там он описывает, как Михайло Голиков прожигает
жизнь... И о столицах рассказывал... смеялся... Жизнь, говорит, что длинная,
что короткая, у человека одна. И чем скорее возьмешь от нее все, что
сумеешь, тем лучше...
Григорий Иванович нахмурился. Этот столичный любезник ему решительно не
нравился. Не наружностью, нет. Наоборот, наружность привлекала: высокий,
стройный, ловкий, с почти сросшимися бровями, оттеняющими смеющиеся глаза,
открытый заразительный смех... Но почему-то он был неприятен Григорию
Ивановичу. "Отчего бы это? - задумывался он. - Разве можно сравнить его хотя
бы с Иваном Ларионовым? Ведь тот в затеваемом деле до сих пор ни шьет, ни
порет... А вот Михайло - тот сразу, как только познакомился, выпалил: "Мне
Иван Илларионович говорил о деле. Что ж тут задумываться!.. Разве над тем
подумать, сколько наскребешь? Тут, конечно, труднее. - И наклонившись к
уху: - Долгов наделал уйму... Могу пойти на двадцать... Как-нибудь наскребу
наличными. А на старого сыча налегайте. Зажиматься будет и скряжничать - не
верьте..." И пошел любезничать с Натальей Алексеевной как ни в чем не
бывало.