"Владимир Колин. Фотограф невидимого" - читать интересную книгу автора

было не за что ухватиться. Невесомый предмет беспокоил его, и он попробовал
закричать. Но его голос не смог покрыть голоса людей, толпящихся на улице.
Тогда он закрыл глаза и застыл в ожидании.
Через какое-то время он услышал звук колокола, и гул толпы уступил
место такой странной тишине, что он, стиснув зубы, снова взглянул в бездну.
Машина пожарников остановилась перед зданием, и к его телу, висящему в
воздухе под прямым углом к зданию, тянулась выдвижная лестница. Еще
немного, и лестница коснулась бы подоконника. Он боялся повернуться и тем
более - потянуться к краю лестницы. Ему казалось, что малейшее движение,
противодействуя силе, которая удерживала его в опасном положении, столь
пугавшем собравшихся внизу людей, могло нарушить хрупкое равновесие и
сбросить его в бездну. Он издал робкий звук, услышанный на этот раз всеми
людьми, с замиранием сердца следившими за ходом этого потрясающего
циркового номера, бросившего вызов самым высоким достижениям
профессионалов-эквилибристов. Пожарник начал бегом взбираться по лестнице.
Увидев его, дон Модесто вдруг почувствовал, что больше не может
выносить своего странного положения, и взмолился в душе: "Быстрее, быстрее
..." Каска пожарника сверкала уже совсем близко. И в ту минуту, когда
человек остановился прямо против него и протянул к нему руки-дон Модесто
увидел даже его смуглое лицо, блестевшее от пота - в ту самую минуту он
почувствовал, что движется, что подоконник уходит у него из-под ног... Ему
самому невероятным показалось испытываемое им злобное удовлетворение: ведь
он только что молил о спасении! Полный недоверия гул поднялся с улицы, и на
молодом лице пожарника появилось выражение, которое сеньор Оргульо уже не
успел определить. Потому что он парил в воздухе.
Парил в самом полном смысле этого слова - темное пятно в бесконечном
голубом пространстве. Предмет или существо, которое его поддерживало, было
совершенно невидимым, его нельзя было пощупать, и дон Модесто мог бы
поклясться, что он освободился от силы притяжения и держался собственными
силами на высоте своей квартиры на шестом этаже. Так же думали и люди
собравшиеся внизу и следившие за медленным передвижением фотографа в
воздухе. И снова, как во сне, от которого он только что пробудился, дон
Модесто парил в вышине над пестрым ковром города.
Не привыкший анализировать свои чувства, он не сумел уловить борьбу,
которую вели в его существе страх и странное спокойствие, все больше
завоевывавшее поле боя. И не понял, что это спокойствие диктовалось
уверенностью в том, что, раньше или позже, он непременно упадет к ногам
величественной статуи Филиппа III. Слишком ошеломленный для того, чтобы
отличить сон от действительности (причем следует признать, что полет, как
некий вводящий в заблуждение общий знаменатель, усугублял эту путаницу), он
принялся отыскивать взглядом толпу фотографов из бурлескной пантомимы сна и
удивился, не обнаружив ее.
Лишь тут он попробовал наконец уяснить себе свое необычайное положение
и убедился, что, как он и предполагал, звезда, которую он сфотографировал,
поддерживает его в воздухе. Как бы странно это ни показалось, но она знала,
что ее сфотографировали, и была в курсе безрезультатных усилий Эстеллы. Все
еще спутанные, мысли дона Модесто не были, конечно, такими четкими, как в
нашем описании, но интуиция (хотя обычно он ею не блистал) позволяла ему
улавливать вещи, о которых он и не подозревал. А ход его мыслей и тот факт,
что, чем дольше он летел, тем больше успокаивался, укреплял его веру в