"Владимир Колин. Снега Арарата" - читать интересную книгу автора

всей долины - туннели, сквозь которые в незапамятные времена текла лава. Но
все они уже изучены. Я знал, что люди пользовались ими еще тогда, когда
зарождались первые воспоминания человеческого рода. В большой пещере
Тиграна, расположенной не более чем в километре от того места, где мы
сейчас находились, угли, оставляемые пастухами, еще и сегодня жарящими там
шашлык, чернеют всего на ладонь выше очага человека, пользовавшегося ножами
из обсидиана.
Теперь пещера заворачивала налево и свод опускался так низко, что нам
пришлось ползти по каменному коридору. Но вскоре мы оказались в зале, еще
большем, чем первый, и прежде чем лучи фонаря осветили его, наши взгляды
поразило красноватое свечение посередине пола. Сначала мне показалось, что
это костер.
Но не успел я задуматься о том, насколько это невероятно, как свет
наших фонарей упал на него. И мы различили на полу огромного каменного зала
сосуд необычайной формы.
- Поверни фонарь! - воскликнул я. Гурген понял меня, и мы оба перевели
лучи фонаря на стену.
Сосуд остался в темноте. И тут же, как я и ожидал, красноватое
свечение возникло снова. Сверкающий клубок предсказывал присутствие
чудесного, которое я уловил инстинктивно.
- Это еще что такое? - воскликнул Гурген.
С комическими предосторожностями он приближался к сосуду. Сказать ему,
что перед ним чудо? Чудо, воплотившееся в металлический сосуд высотой
примерно в полметра, совершенно необычайной формы - потому что, понимая,
что он что-то напоминает, я никак не мог уловить, какие элементы
действительности отразились в его выразительных контурах. Я сказал
"выразительных". Слово может показаться не слишком подходящим, поскольку я
только что упомянул о бессилии этих форм выразить что-либо определенное. И
все же, хотя они и не говорили мне ничего определенного, я чувствовал, что
они были созданы именно для того, чтобы что-то выразить, что они были в
состоянии выразить что-то. Виной тому, что я не понимал, о чем идет речь,
было, может быть, мое собственное бессилие. Мне казалось, что передо мной -
смысл более скрытый, чем давно забытое значение сфинкса, более чужой, чем
слово, произнесенное на незнакомом языке, но столь же далекий от случайной
комбинации произвольно выбранных форм. Короче говоря, я чувствовал в
создании сосуда какое-то намерение, но не мог угадать, какое именно.
Вместе с Гургеном мы рассматривали линии странных объемов, соединенных
в стоявшую на полу форму, какое-то чудо равновесия, таинственное
соотношение высоты и ширины, использованных настолько необычно, что сосуд
должен был иметь вместимость намного большую, чем это казалось на первый
взгляд. Подробное описание округлостей различного размера, сплавленных
воедино волн и изгибов превысило бы не только мои способности, но и
возможности языка, ибо такое соединение форм (которое было в то же время
гармоничным и - говорю еще раз - выразительным) невозможно описать словами.
Но не забывайте при этом, что сосуд- был вылит из металла, красноватого и
блестящего, и что, несмотря на сырость, он сохранился так хорошо, как будто
был сделан только что.
И, в отличие от всех известных нам металлов, этот излучал свет.
- Орикальк, - шепнул Гурген, и мне показалось естественным, что он,
как и я, подумал о чудесном металле старинных легенд об Атлантиде -