"Уилки Коллинз. Тайный брак " - читать интересную книгу автора

над дверями! Мне оставалась еще одна надежда. Этот Шервин и Шервин
Голиокского сквера могли быть разные люди.
Я пошел в этот магазин купить что-нибудь. Пока приказчик показывал мне
товар, я спросил у него, не на Голиокском ли сквере живет его хозяин.
Приказчик несколько удивился моему вопросу, потом отвечал утвердительно.
Я прежде знал мистера Шервина, не знаю того ли, сказал я, сковав из
этих слов первое звено длинной цепи обманов, которые впоследствии должны
были так унизить меня. - Этот мистер Шервин живет теперь, как я слышал, на
Голиокском сквере. Он был холостой.
- Ах нет, сэр! Наш хозяин женат и имеет дочь, мисс Маргрету, которая
пользуется репутацией очаровательной девицы, сэр.
И приказчик сделал гримасу при последних словах. Никогда гримаса не
казалась мне так противна.
Наконец, я добился желанного ответа. Я знал даже ее имя. Маргрета! До
сих пор я не любил этого имени. Теперь же повторяя его, я находил в звуках
этого слова какую-то новую поэзию, о которой прежде не имел понятия.
Была ли это любовь, чистая, первая любовь? Любил ли я до такой степени,
что желал жениться на дочери лавочника, которую я видел четверть часа в
омнибусе и за которой шел до ее дома другую четверть часа? Это было
безрассудно, невозможно. Мне не хотелось встретиться с отцом и сестрою.
Я пошел медленно, но не по направлению к нашему отелю, когда встретил
университетского товарища моего брата, которого и я также знал, - молодого
человека, беззаботного, всегда веселого товарища, всегда готового для
удовольствий. Он тотчас подошел ко мне с шумным проявлением радости... Он
хотел, чтобы я пошел с ним обедать в его клуб, где предлагал угостить меня
чудесным бургундским и кушаньями, приготовленными первоклассным поваром. Ему
хотелось посмеяться со мной насчет Ральфа и его новой любовницы, этой зрелой
женщины, которая взялась остепенить его. Конечно, было над чем посмеяться!
Если мысли, еще тяготившие мою голову, были порождены мимолетной и
странной меланхолией, то, конечно, я находился лицом к лицу с человеком,
общество которого могло их рассеять. Я решился пойти на испытание и принять
его приглашение. За обедом я старался подражать ему, также шутил, пил вина
гораздо больше обыкновенного, но все это было бесполезно. Веселые шутки
замирали на моих губах. Бургундское раздражало меня, а не веселило. Образ
смуглой красавицы, которую я видел утром, занимал все мои мысли, я все
находился под утренним впечатлением, вместе и зловещим, и очаровательным.
Я отказался от борьбы. Мне ужасно хотелось остаться одному. Приятель
мой скоро приметил, что моя принужденная веселость ослабела. Он делал все
возможное, чтобы расшевелить меня, старался говорить за двоих, велел
принести еще вина, но ничего не удавалось. Наконец, зевая и плохо скрывая
свои обманутые ожидания, он предложил мне отправиться в театр.
Я извинился, сославшись на нездоровье и на то, что я выпил слишком
много вина. Он расхохотался, но, слегка показывая презрение, все же
великодушно оставил меня, один отправился в театр, говоря себе, без
сомнения, что я остался таким же угрюмым, каким он знал меня в университете
несколько лет тому назад.
Как только мы расстались, я почувствовал облегчение, почти радость.
Мною овладела опять нерешительность... Я ходил взад и вперед по улице, а
потом заставил умолкнуть всю свою совесть, предавшись своей слабости, и в
третий раз в этот день отправился на Голиокский сквер.