"Саке Комацу. Да здравствуют предки (Пер. - З.Рахим)" - читать интересную книгу автора

антиквару.
Сам я затруднялся определить стоимость старинной утвари, хотя кое-что
бесспорно было ценным. Например, старинный фарфор кутани или работы
Кандзана. Впрочем, без специалиста все равно не обойтись - я не отличу
искусную подделку от подлинника. Вскоре я и пытаться перестал отобрать
что-нибудь для продажи. Да и бабушка не разрешала. Только увидит какую-
нибудь действительно оригинальную вещь, так начнет говорить - это,
"мол, семейная реликвия или дар господ таких-то, благородных и
высокоуважаемых друзей нашего семейства...
"-Но это меня нимало не огорчало. Я так увлекся необычной красотой
всех этих вещей, что совсем позабыл о бизнесе. Только охал, ахал да глаза
таращил.
Некоторые вещи удивительно хорошо сохранились. Я долго разглядывал
старинное шелковое кимоно, которое носили мужчины трех поколений, начиная
с моего прадеда. Моль его почти не тронула. Краски чуть-чуть потускнели,
но это придавало кимоно особую изысканность - сразу видно, что товар
старинный, а не какое-нибудь стандартное барахло массового производства.
Домотканные хлопчатобумажные набедренные повязки тоже были как новенькие,
не чета нынешним трусам - надел, поносил два дня, и вот уже они трещат по
швам... Но больше всего меня восхитил погребец - огромный, размером с
телевизор. Он был покрыт лаком, по лаку роспись золотом - герб нашего рода
и еще что-то, углы окованы желтой медью, по краям крышки железные Кольца,
в которые продевали палку, чтобы погребец можно было нести на плече, по
бокам выдвижные ящички для различной снеди. Но настоящим чудом казалась
миниатюрная жаровня, вделанная в крышку. Откинешь круглую железную
заслонку, а там медный ящичек для угля с двойными стенками и дном. Между
стенками заливалась вода, предохранявшая погребец от жара. С таким
погребцом мои предки отправлялись на прогулку, когда начинала цвести
сакура. Мне живо представилась эта картина... Впереди шагает мой предок,
за ним - слуга с погребцом. Приходят в лес. Кругом благодать - цветет
сакура, деревья стоят в белорозовой дымке. Слуга находит полянку, покрытую
шелковистой зеленой травой, расстилает красный суконный ковер. Из
погребца, как по мановению волшебной палочки, появляются всякие яства,
одно вкусней другого. А вот и небольшая тыквенная бутылка, полная сакэ.
Сакэ переливают в бронзовый графинчик, в жаровне тлеют угли. Через минуту-
другую мой благородный предок блаженно потягивает тепловатую, приятную на
вкус, пьянящую жидкость. А цветы сакуры легонько покачиваются под весенним
ветром, и белорозовый снег медленно сыплется на землю... Какая
изысканность! Какой артистизм! Любуясь картиной, созданной моим
воображением, я забыл обо всем на свете. В реальный мир меня вернул
громкий голос соседского парнишки, известного озорника. Его привлекли
вещи, разложенные на солнышке.
- Ой, ой! - кричал он дурным голосом. - Чудеса, чудеса! Старина-то
какая - причесочка тёнмагэ!
- А ну-ка, покажи! - я взял у него старый покоробившийся кусок
картона.
Выцветшая фотография. На фотографии какой-то самурай. Я перевернул
снимок и прочитал надпись, сделанную энергичным почерком: "Сануэмон
Кимура, тридцати двух лет от роду. Снят во дворе собственного дома, в
октябре первого года правления императора Мейдзи - в год дракона".