"Саке Комацу. Времена Хокусая " - читать интересную книгу автора

вулкана. Его пологие, длинные склоны таяли в голубом мареве, а вершина
сверкала, как алмаз.
Онемев от восторга, я долго любовался почти неправдоподобной строгостью
пропорций Фудзи. До самой последней минуты я был уверен, что Хокусай и
Хиросигэ идеализируют действительность и в их картинах реальный мир
произвольно сочетается с творческой фантазией. Но нет, они были подлинными
реалистами, эти художники! И все же это походило на сон.
- Гляди: дома! - замирая от восторга, произнесла жена. Деревянные... из
бамбука... с соломенными крышами... А вон сосновый лес... Ну совсем как на
картинах Хокусая!.. Правда?
Нет, должен сказать, Хокусай все же несколько приукрасил растительный
мир. Мне вспомнились могучие сосны на его картинах. На самом деле деревья
были чахлые, чудовищно искривленные и их корявые ветви почти стлались по
земле. И все же они были прекрасны.
- Пересядем в лодку, - благоговейным шепотом произнесла жена, - и
подъедем к берегу. Мне хочется посмотреть на людей эпохи Эдо.
Мы спустили лодку на воду и с приглушенным мотором, чтобы не нарушать
священной тишины, двинулись в глубь залива по ровной, словно залитой маслом,
водной глади.
По мере приближения лодки к берегу на нас медленно надвигались горы во
всем своем древнем величии. Однако конусообразный склон Фудзиямы продолжал
возвышаться над ним, точно мы стояли на месте.
Девственная, почти первобытная тишина родила во мне подозрение, что мы
промахнулись и попали в более отдаленную эпоху.
Я посмотрел в телебинокль и увидел на берегу людей, одетых в
коротенькие куртки-безрукавки и в плавки, называемые фундоси. Именно такими
изображал своих современников Хокусай. На головах у них были намотаны
какие-то тряпки.
Вскоре перед нашими глазами выросло огромное оранжевое плато. Вдали за
ним простиралась бескрайняя холмистая равнина. По обе стороны залива, храня
гробовое молчание, тянулись горы, вершины громоздились одна на другую. Они
тонули в далеком мареве. А над ними по-прежнему, точно смеясь над
расстоянием, возвышался величественный контур Фудзиямы.
Горизонт за равниной был слегка вздыблен едва различимой горной цепью.
Мертвая, первозданная тишина. Ни единого звука. Ни одной птицы.
- Здорово!.. Потрясающе здорово!.. - всхлипывая от восторга, прошептала
жена. - Вот она - Япония Хокусая!.. Какая строгая тишина!.. Теперь я знаю,
что такое "горчичность"!..
Она имела в виду "горечь и грусть", присущие старояпонскому искусству,
но я не стал поправлять и просто крепко обнял ее за плечи.
Чуть в стороне от плато мы увидели устье реки и направили лодку туда.
Низкое плато, простирающееся на десятки километров, оживляло этот суровый
пейзаж. Вдоль узкой кромки берега, среди редких, худосочных деревьев, стояло
несколько домишек, крытых почернелой соломой. За камышами виднелись
вытащенные на берег лодчонки, изогнутые, точно слоновые бивни.
Ожившая картина Хокусая!
В устье реки мы заметили еще несколько лодчонок, а в верховьях даже
белели паруса. Вода в реке была удивительно прозрачная - на дне виднелись
рыбы.
Полуголый мужчина в треугольной соломенной шляпе, стоя в лодке,