"Андре Олдмен. Последний игрок судьбы ("Конан") " - читать интересную книгу автора

К изумлению всех Лабардо отлично начал игру и вскоре получил
преимущество. Слуги в мягких чулках проворно сновали по огромной доске,
передвигая разноцветные фишки, выстраивая их в ряды и фигуры. Угроза
поражения все более нависала над Даркатесом.
Лабардо жертвовал качество, трепеща от предвкушения близкой победы. Он
рассыпал по доске призрачные узоры: его "каре", "стрелы" и "бутоны"
собирались словно бы для атаки, но как только цепочки фишек жреца грозили их
разорвать, Лабардо делал, как бы неверный ход, его узоры рассыпались в прах,
а на их месте возникали новые фигуры, запиравшие проходы, уничтожавшие
атаку, заставляющие слуг снимать с доски все больше раскрашенных деревянных
кружочков...
Лабардо почти не смотрел на противника. Он играл стремительно,
полностью уверенный в победе. Между тем Преподобный Картаконес наклонился к
плечу Светлейшего и что-то шепнул на ухо патрону. Даркатес в задумчивости
потер огромный желтый перстень на среднем пальце, поднес его к глазам, как
бы любуясь игрой света в гранях камня, и сделал ход.
К тому времени на доске оставалось совсем немного фишек. Преимущество
Лабардо было бесспорным. Ему оставалось составить комбинацию, называемую
"цитадель", чтобы стать победителем.
И тут все рухнуло.
- Я не заметил всего лишь одну красную фишку, стоявшую столь далеко,
что я не предал ее существованию должного значения, - удрученно покачал
головой юноша и снова уставился в пенный след за кормой. - Мне нужно было
пожертвовать одну свою, чтобы окончательно запереть эту деревяшку в тупике!
Я же решил сыграть красиво и... поторопился. Вместо того, чтобы помешать мне
построить "цитадель", Даркатес отвел оставшиеся фишки, как бы открывая мне
поле деятельности, а потом, как по мосту, бросил свой последний резерв прямо
в центр моей "крепости"!
Я проиграл.
Он закрыл лицо руками, заново переживая момент своего унижения. Он
вспомнил презрительную усмешку короля, восторженные крики придворных,
одобрительное гудение жрецов и слова Даркатеса, вонзившиеся прямо в сердце,
как отравленное лезвие стилета: "Я знал, что в Аквилонии нет сильных
игроков, но этот мальчишка, пожалуй, наихудший среди всех. Нет большего
позора, чем торопливая самоуверенность в начале и полная беспомощность в
конце партии".
Даже сейчас эта надменная речь болью отозвалась в груди. Пуантенец
гордо выпрямился, откинул со лба длинные пряди и звонко воскликнул:
- Но я не сдался, прекрасная донна, нет, я не сдался! Король уже сошел
с трона, когда я, повинуясь отчаянию, оскорбленный не столько за себя,
сколько за великую Аквилонию, бросился к его ногам. Я даже осмелился
коснуться рукой черного шелкового чулка зингарского монарха! "Ваше
величество! - молил я, сдерживая рыдания. - Впервые в жизни я играл перед
очами великого государя со столь знаменитым противником. Я смутился, и руки
моя ошиблась! Не уходите! Сейчас я выиграю у Светлейшего Верховного Жреца
великого Митры три партии, три партии подряд! Если я этого не сделаю, пусть
накажет меня Податель Жизни, а имя мое будет предано вечному проклятию!"
- Что же ответил король? - в ужасе прошептала Эстраза, тиская атласный
платок.
- Он промолчал и вопросительно взглянул на Даркатеса. Тот, казалось,