"Джозеф Конрад. Конец рабства (Повесть. Перевод А.Кривцовой) " - читать интересную книгу автора

Нет судна - нет крова. И у бедной его Айви тоже не было крова. Нельзя
назвать своим кровом меблированные комнаты, хотя они и могут доставить вам
средства к жизни. Он возмущался при мысли о меблированных комнатах. Были у
него кое-какие предрассудки, заставлявшие его считать некоторые занятия
унизительными. Так, например, он всегда предпочитал плавание на торговых
судах (честное, приличное занятие) покупке и продаже товаров, ибо торговля
сводится к тому, чтобы кого-нибудь одурачить при сделке, - недостойное
состязание в хитрости. Отцом капитана был отставной полковник Уолей,
живший на пенсию и имевший очень скудные средства, но прекрасные связи.
Когда капитан Уолей был мальчиком, ему часто приходилось слышать, как
лакеи в гостиницах, деревенские лавочники и тому подобный мелкий люд
величали старого вояку "милордом", ибо внешность у него была
аристократическая.
И сам капитан Уолей (он служил бы в королевском флоте, если бы отец не
умер, когда сыну еще не исполнилось четырнадцати лет) важной своей осанкой
походил на старого заслуженного адмирала. Но сейчас он, словно соломинка в
водовороте, затерялся в толпе коричневых и желтых людей, запрудивших
улицу; после широкой и пустынной дороги, по которой только что шел
капитан, улица эта казалась узкой, как тропинка, и жизнь кипела здесь
ключом. Стены домов были голубые; китайские лавки походили на пещеры и
логовища; груды всевозможных товаров виднелись во мраке, под аркадами.
Заходящее солнце заливало середину улицы из конца в конец огненным
пламенем, похожим на отблеск пожара.
Солнечные лучи падали на темные лица босоногой толпы, на бледно-желтые
спины полуголых толкающихся кули, на форменный мундир кавалериста с
разделенной посередине бородой и грозными усами - солдата из племени
сикхов, стоявшего на страже у ворот полицейского отделения. В красной
дымке пыли, поднимаясь высоко над головами толпы, маячил битком набитый
вагон трамвая и осторожно пробирался вперед среди потока людей, постоянно
давая гудки, словно пароход, разыскивающий путь в тумане.
Капитан Уолей перебрался, как пловец, на другую сторону и,
остановившись в тени между стенами запертых лавок, снял шляпу, чтобы
освежить лоб. Что-то унизительное связано было с профессией
содержательницы меблированных комнат. Говорили, что эти женщины жадны,
беспринципны, - боже упаси! - нечестны; и хотя он не презирал никого из
своих ближних, но ему казалось делом неподобающим, чтобы кого-нибудь из
Уолеев могли в чем-то заподозрить. Однако он ее не упрекал; он верил, что
она разделяет его чувства, жалел ее, доверял ее суждению. Утешение он
видел в том, что может еще раз ей помочь, но в глубине своей
аристократической души он чувствовал, что ему было бы легче, если бы она
сделалась швеей. Смутно вспоминал он прочитанное много лет назад
трогательное стихотворение, называвшееся "Песнь о рубашке". Что и
говорить, прекрасное занятие - складывать песни о бедных женщинах. Внучка
полковника Уолея содержит меблированные комнаты! Уф! Он надел шляпу,
порылся в карманах, поднес зажженную спичку к концу дешевой сигары и с
горечью выпустил облако дыма в лицо миру, преподносившему такие сюрпризы.
В одном он не сомневался; она поистине была дочерью умной матери.
Теперь, преодолев боль, вызванную разлукой с судном, он ясно понял, что
этот шаг был неизбежен. Быть может, он все время это знал, но даже самому
себе не признавался. Но она, там, далеко, должна была почувствовать