"Родриго Кортес. Толмач " - читать интересную книгу автораулыбнулся Будде Вильгельм. - Надо с Муравьевым поговорить - пусть объяснит
своему монарху, с кем ему лучше дружить - с этими косоглазыми или с нами". Вильгельм еще раз глянул на статуэтку Будды, но на этот раз камень так и оставался камнем - холодным и мертвым. "И вообще, - внезапно подумал император, - хочет этого Россия или не хочет, будет вместе с нами или нет, а Германии давно пора готовиться к большой войне в Китае, и побыстрее... пока эта старая дура у власти..." * * * В этот день Милостивая и Благодетельная; Главная, Охраняемая и Здоровая; Глубокая, Ясная и Спокойная; Величавая, Верная и Долголетняя; а также Чтимая, Высочайшая, Мудрая, Возвышенная и Лучезарная Великая Императрица Цыси находилась в крайне дурном расположении духа. Проснувшись, как всегда, около пяти утра, она первым делом выкурила трубку "крема счастья и долголетия", с наслаждением пуская ноздрями божественный опиумный дым. Но она уже знала, что годы берут свое, а потому облегчение будет недолгим - до следующей, послеобеденной трубки. К восьми утра, все еще находясь в этом дивном настроении, она прошла в Зал Радости и Долголетия и, сделав евнуху слабый знак рукой, с удовольствием понаблюдала, как ме-е-едленно откидывается дверная занавеска и покорно застывшие в зале княжны и фрейлины так же медленно и почтительно кланяются и хором, нараспев, голос в голос произносят: - Жела-аем благополу-учия Ста-арому преедку... Цыси улыбнулась. Ей нравился этот неофициальный титул, ибо едва кто-то сразу же поясняли, что Старая Будда и сама - предок, а потому все сомнения в мудрости ее решений не просто излишни - они богохульны. А затем она села в свое кресло из сандала и, все так же ме-едленно отправляя в рот остывшие до нужной температуры яства, смотрела, как становится на колени Главноуправляющий, как достает он из желтых лаковых коробок свитки и один за другим подает их фрейлине, а уже та - Ей, Великой Императрице Цыси. И вот тогда начались неприятности. Уже в четвертом или пятом свитке Цыси обнаружила доклад Государственного цензора, в котором он фактически обвинял двор, а значит, и ее - Мать и Отца всего народа Поднебесной - в развале страны. Цыси остановила рассеянный взгляд на Главноуправляющем, и тот мгновенно покрылся густой сетью бисеринок пота. Они оба знали, что просто казнить происходящего из могучего и знатного рода цензора нельзя. Как не выйдет и заткнуть рот этому - судя по докладу - совершенно отчаявшемуся сановнику. Но оба точно так же знали, что неуязвимых в Поднебесной нет - по крайней мере, до тех пор, пока у власти Великая Цыси. "Надо бы даровать этому цензору самоубийство... - подумала она. - При случае..." Но настроение уже было испорчено. Затем к одиннадцати был второй завтрак - уже для сановников, и Мудрая и Лучезарная съела немного теплой маисовой каши, время от времени поглядывая на актеров, старательно играющих пьесу из жизни предков, и посылая от себя смиренно вкушающим - каждый на своем месте - сановникам традиционный маньчжурский "кеш" - немного еды в дар как знак благоволения. И только затем |
|
|