"Дочь Птолемея" - читать интересную книгу автора (Кудинов Виктор)

2. СПАСИ МЕНЯ ОТ ГОРЕЧИ И НЕВЗГОД

По мере того как она углублялась в покои дворца, прохлада становилась ощутимей; легкий сумрак густел в углах, едва означая очертания предметов.

Рабыни и служанки исчезали, завидя её, лишь скульптуры богов оставались на своих местах, бесстрастные, равнодушные к человеческой суете. У ног Сераписа, высившегося почти до потолка, горела лампада; огонь освещал его снизу, и бог из белого мрамора казался желтым, точно выточенный из слоновой кости. То было изображение молодого мужчины, бородатого, усатого, с длинными, до плеч, завитыми волосами. Обликом он напоминал Зевса или Асклепия, с той только разницей, что на голове он держал изящную корзиночку с плодами и фруктами, ибо прежде всего люди ждали от него здоровья и плодородия.

Перед Исидой, в соседнем зале, она остановилась. Не было случая, чтобы царица, возвращаясь в свою опочивальню, не прочла, пусть короткую, молитву у ног богини. То была не египетская Исида с маленьким Гором на коленях и большими коровьими рогами, поддерживающими солнечный диск, на голове, а эллинская, в тунике и столе, с диадемой, изображающей луну; в левой руке богиня держала за ручку кувшин с нильской водой, а в правой систр. То была добрая, прекрасная лицом богиня, защитница всех страждущих и нуждающихся.

И Клеопатре, как и всякой женщине, боявшейся неизвестности и перемен, впадающей в отчаяние от невзгод, пугающейся темноты и мышей, любящей развлечения, музыку и пляски, постоянно влюбляющейся, и даже чаще, как говорила её служанка Ирада, чем иная портовая бабенка, потому что женская натура слаба и отзывчива; ей, дочери Птолемея XII Неоса Диониса, ставшей владычицей богатого и обширного царства не только по воле Цезаря, но и по определению судьбы, было покойно и отрадно видеть, даже ощущать Исиду рядом, — она не раз говорила, что чувствует присутствие богини, — возле дверей своих покоев, в соседнем роскошном зеленом зале, с множеством светильников, из которых курилось ароматное сирийское благовоние, и водостоком из темно-красного гранита с чистой водой в центре, как раз под четырехугольным отверстием в потолке, через которое поступал дневной свет и спускались четыре изогнутых стержня, наподобие виноградной лозы.

Тут она, царица Египта, стоя смиренно перед великой богиней, сложив на груди руки и смотря на улыбчивый мраморный рот, молилась, повторяя слово в слово, неизменно следующие слова: "Дарительница богатств, царица богов, всемогущая, счастливая судьбой, Исида, великая именем, создавшая все сущее! Благая Исида, молю тебя, приди мне на помощь, ослабь врагов моих, укрепи друзей, окажи свою милость, избавь меня от горя и печали, даруй мне радость и новую любовь, накорми людей моего царства, чтобы они в благодушии пели и не замышляли смуту. Пусть во всем мире царствует любовь! Я прощаю всех, и пусть они простят меня, как ты прощаешь. Даруй мне надежду на лучшее и поддержи меня, слабую! И пусть все идет своим чередом".

То же самое она сказала и в этот раз, и закрыла глаза, и постояла немного, как бы в оцепенении, ничего не видя и ни о чем не думая. И только немного погодя в её сознании забилась мысль, точно птичка в темноте: "Я спокойна, я — живу. Все будет хорошо!"

Она приподняла ресницы, глубоко вздохнула и ступила в свою опочивальню, откуда совсем недавно вышла на солнце.

Слабым ароматом пахли розы. Цветы большими букетами торчали из круглых ваз, стоявших по углам на полу и в изголовье её постели. Широкое просторное ложе, украшенное слоновой костью и драгоценными камнями, занимало середину обширной спальни. Над ложем на свитых из серебра и шелка шнурах висел легкий полог, а выше, в конусоовальном потолке, зияло круглое отверстие, через которое видно было небо — звездное по ночам, голубое утром и днем.

Шесть ромбовидных проемов на каждой из стен, на карнизе, под конусом, сквозили пустотой и беспрепятственно пропускали свет. От одной стены сверху вниз протянулись шесть ярких солнечных лент.

Солнечные зайчики дрожали на хрустальных подвесках в виде капель, нанизанных на бесцветную нитку. От подвесок, как паутина, спадала прозрачная занавеска нежного небесного цвета. Сквозь её голубизну были видны разбросанные смятые подушки, сбитые простыни из тонкого льна, на которых она только что спала.

Взгляд её задержался на больших римских зеркалах, прислоненных к стене, — длинные металлические полосы, убранные в резную деревянную раму, отшлифованные до блеска, до необычайной гладкости, способные изобличать смотрящего все равно что спокойная поверхность чистой воды. Приблизившись к ним, она в упор посмотрела на себя. Не хватало света.

Клеопатра хлопнула в ладоши. Явились рабыни и упали перед ней. Одним лишь жестом руки она приказала зажечь светильники на тонких ножках, стоявшие по обе стороны от зеркал. Когда горевшее масло слегка задымилось, распространяя сладость, рабыни, пятясь, удалились. Бесчисленные желтые огоньки задрожали на гладких стенах.

Ленивым движением рук она спустила с плеч тунику; мягко шелестя, та упала к её ногам. Клеопатра переступила через нее. Сорочка из шелка телесного цвета была так коротка, что не скрывала колен; длинный и широкий вырез сужался под грудями; затвердевшие маленькие сосочки, как горошины, проступали сквозь ткань.

Клеопатра долго разглядывала себя со всех сторон, выставляла вперед то левую, то правую ногу с изящными продолговатыми коленями; выгибала тонкую, как у девушки, шею; повертывалась спиной и глядела через плечо на свой затылок и изгиб лопаток; трогала пальцем губы, убеждаясь, мягки ли и влажны ли они, как и прежде; закручивала волосы, собирала их в узел и вновь распускала во всю длину.

Подойдя ближе и вглядевшись в отражение своих глаз, — густая темень роговиц, черные, как агат, зрачки, влажность по бокам белка, — она осталась довольна их загадочным томным выражением. И сказала сама себе: "Да, хороша!" Подбросила волосы вверх и, засмеявшись, развернулась на пятках.

Перед ней стоял столик, отполированный, как стекло; в гладкой его поверхности язычком пламени колебался её извращенный облик. Чуть поодаль ларец на высоких ножках, весь покрытый иероглифами.

Она подняла полукруглую крышку. Мягкими переливчатыми цветами радуги засверкали её украшения и драгоценности. "Посмотрим, что тут", проговорила она и, отведя от правого глаза большую прядь волос, запустила пальцы обеих рук в гущу драгоценного металла и цветных камней и подняла, что смогла, в пригоршни. Несколько жемчужин застучало об пол и раскатилось.

Ее взгляд привлек камень анфракс, напоминающий сгусток бычьей крови; рядом глубели холодные сапфиры; кольца и браслеты отливали зеленью смарагда. Золотые амулеты и широкие запястья поражали своей чеканкой. Белое ожерелье из крупного жемчуга она подцепила пальцем и тут же бросила, заметив прижатую к стенке ларца звезду из голубого аметиста. Под звездой, как свежая кровь, краснели кораллы. Желтый янтарь украшал ножные браслеты, а рядом, как глаза, сверкали алмазы. Шарики розовых бус, нанизанные на золотую нитку, перепутались с серьгами. В височных подвесках от малейшего прикосновения дрожали светлые камешки, внутри которых, казалось, переливалась морская вода.

Диадему, убранную изумрудными камнями, так красиво играющую малиновыми, зелеными, кремовыми, синими красками, она в приливе какой-то детской радости прижала к своей груди и долго не отпускала, пока не заметила камею, на которой изображен её портрет в профиль.

Царица посмотрела на себя в зеркало, на камею и, ещё раз убедившись в точном сходстве и что это она — прелестная женщина, она, и никто иная, прошлась босая по ковру взад-вперед, горделиво косясь на свое отражение.

Послышался легкий шорох, стук сандалий. Смуглая рабыня в розовой тунике опустилась перед ней на колени. Она сообщила тихим голосом, что пришел Нофри, племянник верховного жреца, справиться о её здоровье. Управляющий дворцом его не пустил, но, зная о её особой милости к этому человеку, хотел бы знать, что ему делать дальше.

Она распорядилась:

— Если племянник верховного жреца не ушел — пусть войдет! Я приму его до завтрака.