"Осаму Дадзай. Исповедь "неполноценного" человека" - читать интересную книгу автора

мудреней, чем разобраться в мыслях дождевых червей; впрочем, само это
занятие отнюдь не из самых приятных. Но единственное я усвоил с детства:
если женщина внезапно расплачется - нужно дать ей поесть чего-нибудь
сладкого, и тогда ее настроение моментально улучшится.
Сэцуко, например. Приводит ко мне в комнату свою подругу. Ясное дело, я
смешу их, потом подруга уходит, и Сэцуко обязательно говорит о ней гадости:
паршивая девица, держись подальше от нее, и тому подобное. Уж лучше бы
вообще не приводила ее, и так у меня в гостях бывают одни только бабы.
И все же пророчество Такэичи тогда еще в полной мере не сбылось.
Собственно, чем я был в то время? - Всего лишь местный Гарольд Ллойд. Только
по прошествии нескольких лет глупый комплимент Такэичи обернулся зловещей
явью, расцвел пышным цветом и дал горькие плоды.
В свое время Такэчи сделал мне еще один "подарок".
Однажды он появился у меня с какой-то книгой в руках, раскрыл ее и с
победным видом показал цветной фронтиспис.
- Привидение, - пояснил он.
Что-то во мне оборвалось в этот миг. Уже потом, гораздо позднее я
понял, что именно тогда передо мной разверзлась пропасть, в которую я до сих
пор продолжаю лететь. Картину я узнал - это был знаменитый автопортрет Ван
Гога. Во времена моего отрочества в Японии начался бум вокруг французских
импрессионистов, собственно, с них пошло увлечение европейским искусством. В
любой деревне школьники по репродукциям знали Ван Гога, Гогена, Сезанна,
Ренуара. Меня особенно интересовал Ван Гог, я видел много цветных
репродукций его работ, уже тогда восхищался кистью художника, свежестью
палитры, но, признаться, его картины никогда не ассоциировались у меня с
чертями, привидениями.
Ну, а это тоже привидение? - Я снял с полки альбом Модильяни и показал
Такэичи картину, на которой была изображена бронзово-загорелая женщина.
- Вот это да! - воскликнул потрясенный Такэичи.
- Напоминает лошадь из преисподней.
- Нет, все-таки привидение.
- И мне хотелось бы писать такие привидения... - вырвалось у меня.
Люди, чувствующие страх перед себе подобными, как ни странно,
испытывают потребность воочию видеть чудища, этого требует их психология,
нервная организация; чем более человек подвержен страху, тем сильнее он
желает неукротимых страстей. Эта кучка художников немало настрадалась от
людей. Загнанные ими, художники уверовали в фантасмагории, причем настолько,
что чудища виделись им средь бела дня, и они безо всякого лукавства
стремились изобразить эти видения как можно явственнее и совершеннее. Так
что Такэичи, заявивший, что они пишут привидения, был прав. И мне судьбой
предначертано стать их сподвижником... Сильное волнение охватило меня, я
чуть не прослезился.
- В моих картинах тоже будут химеры, привидения, кони из преисподней. -
сказал я почему-то очень тихо.
Еще в начальной школе я увлекался рисованием, любил рассматривать
картинки, но считалось, что рисунки мне удаются хуже, чем сочинения.
Впрочем, к суждениям людей я никогда не питал доверия; что же касается моих
сочинительских опытов, то я слишком хорошо знал: они мне нужны единственно
для того, чтоб доставить удовольствие учителям - сначала в начальной школе,
потом в средней; сам же относился к ним, как к чему-то вроде клоунады,