"Владимир Даль. Сказка о Георгии Храбром и о волке " - читать интересную книгу автора

Тараска кривой отмотал иглу на лацкане, побежал да принес собачью шкуру
и зашил в нее бедного волка. Вот каким похождением на волке проявилась шкура
собачья; каков же он до этого случая был собою - не знаем, а сказывают, что
был страшный.
"Вот тебе и вся недолга, - сказал Тараска, закрепив и откусивши
нитку, - вот тебе совсем Максим и шапка с ним! Теперь ты не чучело и не
пугало, а молодец хоть куда; теперь никто тебя не станет бояться, малый и
великий будут с тобой запанибрата жить, а выйдешь в лес да разинешь пасть
свою пошире, так не токма глухарь - баран целиком и живьем полезет!" - "Не
тесно ли будет?" - спросил серый, пожимаясь в новом кафтане своем. "Нет,
брат, ныне, вишь, пошла мода на такой фасон, - отвечал Тараска косой, - шьют
в обтяжку и с перехватом, только бы полки врознь не расходились, а на тебя я
потрафил, кажись, как раз рихтиг *; угадал молодецки и пригнал на щипок,
оглянись хоть сам!" Серый наш уж хотел было сказать: "Спасибо", - да
оглянулся, ан господа портные соскочили с печи да с прилавок, сперва смех да
хохот, а там уж говорят: "Да чего ж мы стоим, ребята? Валяй его!" И,
ухвативши кому что попало, кинулись все и давай душить серого в чужом
нагольном тулупе; а этому, сердечному, ни управиться, ни повернуться, ни
расходиться: сзади стянут, спереди стянут, посередке перехвачен; пустился
бедняга без оглядки в степь и рад-рад, что кой-как уплелся да ушел, хоть и с
помятыми боками, да по крайности с головой; а что попал из рядна в рогожу,
догадаться он догадался, да уж поздно. Он стал теперь ни зверем, ни собакой;
спеси да храбрости с него посбили, а ремесла не дали; кто посильнее его, кто
только сможет, тот его бьет и душит где и чем попало; а ему в чужих
шароварах плохая расправа; не догонит часом и барана, а сайгак и куйрука
понюхать не даст; а что хуже всего - от собак житья нет. Они слышат от него
и волчий дух и свой; да так злы на самозванца, что рыщут за ним по горам и
по долам, чуют, где бы ни засел, гонят с бела света долой и ходу не дают,
грызут да рвут с него тулуп свой, и бедному голодаю нашему, серому, нет ни
житья, ни бытья, а пробивается да поколачивается он кой-как, по миру
слоняясь; то тут, то там урвет скоромный кус либо клок - и жив, поколе шкуры
где-нибудь не сымут; да уж зато и сам он теперь к Георгию Храброму ни ногой.
"Полно, говорит, пой песни свои про честь да про совесть кому знаешь; водил
ты меня, да уж больше не проведешь". Серый никого над собою знать не хочет;
всякую веру потерял в начальственную расправу, а живет записным вором,
мошенником и думает про себя: "Проклинал я вас, кляните ж и вы меня; а на
расправу вы меня до дня Страшного суда не притянете; там что будет - не
знаю, да и знать не хочу; знаю только, что до того времени с голоду не
околею".
______________
* Рихтиг - в меру, впору, в самый раз.

С этой-то поры, с этого случаю у нашего серого, сказывают, и шея стала
кол колом: не гнется и не ворочается, оттого что затянута в чужой воротник.