"Николай Далекий. За живой и мертвой водой (Роман)" - читать интересную книгу автора

Грефрат точно не услышал этого вопроса.
- ОУН должна находиться под нашим негласным покровительством, - сказал
он тихо и бесцветно. - Сделай соответствующие выводы.
- Это официальное указание?
- Да.
- В таком случае я желал бы иметь письменное подтверждение.
- Ты его в скором времени получишь... - кивнул головой Грефрат и
улыбнулся. - А сейчас я был бы не против, если б ты предложил мне рюмку
коньяку. Найдется?
Герц достал из шкафчика поднос с бутылками и закуской.
Молча наполнил две рюмки.
- Ты напрасно дуешься, Генрих, - дружелюбно сказал гость, опорожнив
свою рюмку и принимаясь за бутерброд с ломтиками розоватого сала. - Видишь,
в чем дело. Мне приказано составить подробную инструкцию, касающуюся наших
отношений с украинскими националистами. В ней я должен учесть пожелания и
советы... Кого бы ты думал?
Начальник гестапо бросил быстрый взгляд на приятеля и застыл,
пораженный догадкой.
- Неужели Хауссера? Невероятно! Тогда я отказываюсь что-либо понимать.
- Я тоже не все понимаю, - признался оберштурмбаннфюрер. - Тут какая-то
сложная, тонкая политика. Вот что мне сказали о Хауссере: "Внимательно
прислушивайтесь к его советам. Вы мыслите в масштабе сотен, тысяч людей,
он - сотен тысяч, миллионов, вы думаете о сегодняшнем, завтрашнем дне, он
смотрит на год, на десятилетие вперед..."
- Этот жалкий, плешивый головастик? - возмутился Герц.
- Не головастик, а голова, в которой, очевидно, мозгов больше, нежели у
нас с тобой, Генрих, вместе взятых.

Прежде чем Хауссер вернулся к себе на квартиру, его несколько раз
останавливали патрули, проверявшие пропуска. Патруль стоял и у того дома,
где жил советник. Это обилие патрулей обрадовало Хауссера - он не любил
ходить ночью по городу.
Советник прошел по длинному темному коридору, открыл дверь своей
комнаты, которую называл кельей, и, переступив порог, чиркнул зажигалкой.
Комната в самом деле напоминала келью - маленькая, узкая, обставленная
скромной мебелью. Однако желтый свет крохотного язычка пламени зажигалки
вдруг заиграл на гранях запыленного хрусталя, лег мягкими матовыми пятнами
на бронзовые статуэтки, стоявшие вперемешку с хрустальными вазами на столе,
буфете, подоконнике единственного окна, и комната эта стала похожей на
уголок антикварного магазина.
Тяжело дыша, советник зажег две свечи на тяжелом старинном подсвечнике,
торопливо снял с себя плащ, мундир и, подойдя к платьевому шкафу, рывком
открыл зеркальную дверцу. В глубине шкафа сверкнули, словно два кошачьих
глаза, квадраты на бархатной петлице черного эсэсовского мундира.
Мундир висел на плечиках, новенький, без морщинки и пятнышка.
Хауссер ни разу не появлялся в нем на людях, и лишь немногие знали, что
он имеет право носить эту форму. Однако советник не расставался с мундиром,
возил его с собой. Иногда, обычно поздним вечером, перед сном, когда Хауссер
был один, он надевал мундир и, приняв внушительную позу, простаивал перед
зеркалом минуты две-три. Это была наивная дань честолюбию. Что поделаешь,