"Николай Далекий. За живой и мертвой водой (Роман)" - читать интересную книгу автора

отводила свой взгляд. Возможно, она хотела доказать себе и другим, что у нее
нет и не может быть любимчиков, подчеркнуть, что все ученики для нее равны.
И только на обратном пути, когда уже подъезжали к Братыну, Наталья
Николаевна, проходя по вагону, остановилась возле Юрка, шутливо потрепала
его за волосы и сказала чуточку самодовольно: "Ну, вот мы и дома..." Это
прозвучало так: "Ну вот, все обошлось, как нельзя лучше. Я не дала тебя в
обиду".
В тот же день он впервые увидел мужа Натальи Николаевны. Широкоплечий
летчик с таким же открытым, как и у Натальи Николаевны, лицом, торопливо шел
по перрону, стараясь сдержать счастливую, радостную улыбку. Юрко почему-то
смутился, нахмурился, опустил глаза, увидев, как взволнованный встречей
летчик обнимает и целует его учительницу. Он так и не понял, что это
ревность, неосознанная ревность, впервые посетившая его мальчишечье сердце.
Всего три года прошло с тех пор, а кажется, все это было давно-давно,
бог знает когда. Где-то зарастает травой могила широкоплечего летчика.
Наталья Николаевна извелась - не узнать, поблекла, стала похожей на монашку.
На улице ее не увидишь, сидит с утра до ночи в своей нищей, голой хате,
строчит на машинке.
Юрко понимал, что он ничего не сделал плохого своей учительнице и уж,
конечно, не по его вине разрушилось ее счастье и ей приходится так бедовать.
И все же он терзался, когда серые глаза Натальи Николаевны с таившейся в них
едва приметной насмешливо-доброй улыбкой встречались с его глазами, как
будто он обманывал себя и был в чем-то виноват перед ней. Юрко полагал, что
это чувство неясной вины возникало у него потому, что он ничем не может
помочь Наталье Николаевне. Однажды он тайком от тетки набрал мешочек фасоли
и отнес в хату учительницы, однако Наталья Николаевна наотрез отказалась
принять этот дар. Она покачала головой и сказала мягко и в то же время
укоризненно: "Не делай, Юра, этого, если не хочешь причинить мне
неприятности. Я ведь знаю, что и у вас негусто. А мы пока не голодаем".
Кажется, она хотела спросить его о чем-то. Очевидно, она слышала, что Степан
ушел в лес к бандеровцам. Но она не спросила, а только грустно и нежно
оглядела своего подросшего и окрепшего любимца, словно хотела потрепать его
кудри и сказать: "Вот ты и вырос, Юра..." Но сказала она другое: "Юра, я
всегда рада видеть тебя. Но приходить ко мне можно только по делу. За нашей
хатой следят..."

...К этой темной, убогой хате привел Юрко Стефу, несшую на руках своего
братика, после того, как Василь Гнатышин отказался приютить их.
Им открыли сразу, точно знали, что они явятся, и ждали их прихода.
Очевидно, Наталья Николаевна не спала, сидела у окна... Она даже не спросила
за дверью: "Кто тут", - а когда Юрко в сенцах начал объяснять ей, что
произошло, торопливо прервала его:
- Хорошо, Юра, они останутся у нас. Не беспокойся. Я накормлю и спрячу.
Но ты сам понимаешь...
Да, он знал, какой опасности подвергает этих двоих беззащитных женщин,
жизнь которых всегда была под угрозой. Знал и то, что Наталья Николаевна
боится не за себя. Но в этот момент у него не было другого выхода.
- Только до следующей ночи. Слово чести! Присягаю...
- Нет, Юра, ты меня неправильно понял, - горячим шепотом возразила
учительница. - Пожалуйста, не горячись и не делай глупостей. Я вовсе не