"Макс Далин. Берег Стикса" - читать интересную книгу автора

очень тяжело; от голосов людей и света голова болела и кружилась, болели все
кости, а где-то между горлом и желудком стоял жгучий комок. Иногда Милке
хотелось сходить к врачу. Но для этого надо было в свободное время тащиться
по улице до поликлиники, сидеть в полном людьми коридоре, терпеть свет и
присутствие посторонних...
Милка никогда не любила общества. Теперь - она его ненавидела. Ей
снились сладкие сны про то, как она, сильная и могущественная, приказывает
своим рабам, каким-то бледным зеленоватым существам, терзать и рвать
кого-нибудь из знакомых - чаще всего начальницу или сослуживиц - и упивается
их воплями и запахом текущей крови. Ей казалось, что кровь должна быть
чудесной на вкус - как сладкий ликер. Милка просыпалась - и встречала взгляд
Принца со стоящей на столе картины. Принц был с ней согласен.
Принц всегда был с ней согласен. Поэтому она его любила, так любила,
что от прикосновений к его лицу у нее сбивалось дыхание. Теперь, когда их
странный роман был уже в самом разгаре, она научилась чувствовать гораздо
сильнее, чем раньше. Прикосновения к портрету стоили больше, чем секс - а
сексуальный опыт у Милки был изрядный. Но как вообще можно сравнивать эту
грязную возню со случайными вонючими козлами, эту глупость с примесью боли -
и горячий ток, исходящий от картины! Немыслимо!
Но как хотелось прижиматься и тереться об это... жгучее... живое...
темное и яркое... Впитывать, вбирать в себя... облизывать... Однажды Милка
попробовала полизать поверхность картины языком. Ощущения были похожи на то,
как бывает, когда лизнешь контакт батарейки - только уж слишком сладко
отдались во всем теле... а Принц по-прежнему был согласен.
Восхитительное ощущение.
Для того, чтобы проводить в обществе Принца больше времени, Милка
прогуливала работу и почти перестала смотреть телевизор. Она запиралась в
комнате с плотно зашторенными окнами, включала маленькую настольную лампу
перед лицом Принца, садилась напротив него на стул, впивалась в его лицо
глазами и начинала мечтать. Мечталось отлично. Яркие фантазии,
трудноописуемые, сексуальные и кровавые, опьяняли Милку до бесчувствия, она
начинала глубоко и часто дышать, облизывала губы и бессознательно скребла
ногтями потрескавшуюся краску. В конце концов, восторг так утомлял ее, что
она засыпала прямо на стуле, положив голову на стол и вцепившись в картину
обеими руками.
Это стоило чего угодно - даже еды. Денег у Милки почти не было, и
питалась она урывками, но голодной себя не чувствовала. Прикосновения к
картине давали такой покой, душевный и телесный, что холодных вареных
макарон или куска засохшей булки хватало для совершенно нормальной жизни.
Отец помешал ей только один раз. Последний.
Он был совершенно пьян, когда начал в очередной раз ломиться к ней в
дверь. Обычно Милка, поглощенная мысленным диалогом с возлюбленным, не
обращала внимания на шум - но в этот раз слабая задвижка на дверях не
выдержала и сломалась.
Отец влетел в Милкину комнату, распространяя отвратительный запах
перегара, мочи, затхлых тряпок, матерясь - и попытался схватить картину
руками. Милка пришла в дикую ярость. Прежде, чем мысль оформилась, она
схватила сломанный утюг, стоявший на полу рядом со столом, и изо всех сил
ударила отца по голове.
Отец икнул и рухнул на пол. Его ноги несколько раз дернулись и замерли.