"Феликс Дан. Борьба за Рим " - читать интересную книгу автора

слегка потрясая своим топором. - Мы будем сражаться так, что мир никогда не
забудет нас. Сражаться с невиданной доблестью, но без победы: звезда готов
закатывается.
- А мне кажется, что только теперь она начинает восходить, -
нетерпеливо вскричал юный Тотила. - Позволь нам поговорить с королем, или,
лучше, скажи ему сам, Гильдебранд, все, что ты говорил здесь. Он мудр, он
придумает, что делать.
Старик покачал головою.
- Двадцать раз говорил я ему. Но он уже не слушает меня. Он устал,
хочет умереть, и душа его омрачена, - решительно не могу понять, какой
тенью. Что думаешь ты, Гильдебад?
- Я думаю, - выпрямляясь во весь рост, ответил великан, - что, как
только старый лев сомкнет усталые глаза, мы снарядим два войска. Одно из них
Витихис и Тейя поведут к Византии и сожгут ее. А с другим я и мой брат
перейдем Альпы и уничтожим Париж, это змеиное гнездо Меровингов, не оставим
там камня на камне, уничтожим его навеки. Тогда наступит полный мир и покой.
- Но ведь у нас нет кораблей против Византии, - возразил Витихис.
- И франков наберется семь против нашего одного, - заметил
Гильдебранд. - Но твой совет смел. А ты, Витихис, что думаешь?
- Я советовал бы составить союз всех северо-германских племен: франков,
бургундов, аллеманов, герулов и других, - против греков. Союз, скрепленный
клятвой и обеспеченный заложниками.
- Ты рассчитываешь на верность, потому что сам верен. Нет, друг мой,
только готы могут помочь готам, и им нужно снова напомнить о том, что они -
готы. Слушайте. Все вы еще молоды, все вы многое любите, имеете различные
радости; один любит женщину, другой оружие, третьему светит какая-либо
надежда, или его гложет какое-нибудь горе, которое для него так же дорого,
как любимая женщина для другого. Но, верьте мне, для каждого наступает
время, - иногда даже в молодых годах, - когда все эти радости и даже горести
становятся такими же ничтожными, как увядшие венки вчерашнего пира. Многие в
такое время становятся мягкими, благочестивыми, забывают обо всем земном и
начинают думать только о том, что их ждет за гробом. Я на это неспособен, и
вы, да и многие из нас, думаю, также неспособны. Я люблю эту землю с ее
лесами, горами, лугами и пенящимися потоками, люблю эту жизнь с ее горячей
ненавистью и долгой любовью, с тихим гневом и безмолвной гордостью. О той
духовной жизни за облаками, о которой говорят христианские священники, я
ничего не знаю, да и знать не хочу. Но у верного человека остается одно
благо даже тогда, когда все уйдет от него, благо, от которого он никогда не
отрекается. Взгляните на меня. Я - ствол, лишенный листвы. Все потерял я,
все, что радовало мою жизнь: моя жена умерла, мои сыновья умерли, мои внуки
умерли... все, кроме одного... который хуже, чем умер - он стал вельхом.
Давно убиты, давно уже умерли все те, с которыми я играл мальчиком и
сражался, став мужчиной. И вот теперь спускается в могилу моя первая любовь
и последняя моя гордость - мой великий, усталый король. Что же привязывает
меня еще к жизни? Что придает мне силу, желание, потребность жить? Что гонит
меня, старика, точно юношу, в бурную ночь на эту гору? Что пылает еще под
этими белыми как снег волосами, такой горячей любовью, такой упрямой
гордостью, непобедимой печалью? Глубокая привязанность к моему народу,
горячая, всепобеждающая любовь к этому племени, которое называется готским,
которое говорит тем же дорогим, родным мне языком, каким говорили мои