"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

охватывающий тушу свиньи, после чего, подмигнув друг другу, вздернули ее до
самого нока. "Эй, там! Прекратите! - прикрикнул старший помощник. - Довольно
шуточек! Трави тали!" Но сам был явно доволен нашей выходкой. Свинья
визжала, будто ее резали, а у бедного негра выступили на глазах слезы, и он
пробормотал что-то о зверском обращении с бессловесным животным. "Хороша
бессловесная, - сказал ему Джек. - Или мои уши совсем уж ни на что не
годятся?" Это рассмешило всех, исключая, конечно, кока, который лично
проследил, чтобы Бесс осторожно опустили в шлюпку, и проводил ее до самого
берега, где она встретилась с целым стадом сородичей, доставленных с других
кораблей и составлявших многочисленное общество. Теперь кок взял себе за
правило наблюдать из двери своего камбуза за всеми свиньями на берегу и
поднимал страшный крик и хлопал в ладоши, если замечал, что Бесс выходила
победительницей в схватках за куски сырых шкур и полуобглоданные кости,
валявшиеся на берегу. В течение дня он припрятывал лакомые кусочки и
заготовлял ведро пойла, а потом упрашивал нас отвезти это ведро на берег и
очень сокрушался, если старший помощник грозил вылить пойло за борт, а
заодно отправить туда же и его самого. Мы говорили, что он больше думает о
свинье, чем о жене, оставшейся в Бостоне, на аллее Робинсона. Несколько раз
с наступлением темноты кок, думая, что действует незаметно, сам отправлялся
в шлюпке на берег с ведром вкусного пойла и возвращался с победным видом
Леандра, переплывшего Геллеспонт.
На следующее воскресенье в город отправилась другая половина команды, а
мы остались на бриге, чтобы провести первый спокойный день со времени
прибытия в Калифорнию. Можно было не опасаться ни подвоза шкур, ни
зюйд-оста. С утра мы стирали и латали свою одежду, а остальное время читали
или писали письма, так как хотели отправить их с "Лагодой". В полдень на
"Аякучо" поставили фор-марсель, что было верным знаком отплытия. Он снялся с
якорей и стал вытягиваться на верпе из бухты. Команда долго выхаживала шпиль
с пением шанти, и я наслаждался мелодичным голосом одного из сандвичан по
имени Маханна, который запевал. Среди матросов, когда они работают на шпиле,
чтобы наваливаться на вымбовки всем вместе и дружно, всегда найдется один,
кто умеет выводить высокие протяжные ноты сообразно вращению шпиля. Для
этого нужен чистый голос, сильные легкие и солидный навык. Этому парню
удавались немыслимо высокие звуки, хотя иногда он и срывался на фальцет. По
мнению наших матросов, он забирал слишком высоко, ему недоставало боцманской
хрипоты, однако меня этот голос просто очаровал. Бухта была идеально
спокойной, звуки матросского пения разносились по окрестным холмам и,
казалось, на многие мили вокруг. К заходу солнца потянул свежий бриз, и
"Аякучо" стал удаляться к югу, элегантно разрезая волны своим длинным острым
носом. Он вышел в Кальяо, а оттуда направлялся на Сандвичевы острова. Его
ожидали обратно на побережье через восемь - десять месяцев.
К концу недели мы тоже были готовы к отплытию, однако нас задержало на
несколько дней бегство Фостера, того самого, которого капитан отстранил от
должности второго помощника. С тех пор как он "слетел", Фостер решил бежать
при первой же возможности. Правда, и положение его на судне было самое что
ни на есть собачье. Нанявшись помощником, хотя сам не стоил и половины
обыкновенного матроса, он не нашел в команде сочувствия и в то же время не
обладал достаточно твердым характером, чтобы постоять за себя. Капитан
называл его теперь не иначе, как "солдатом"[25] и грозил "дотянуть до
места". А когда начальство решило "дотянуть матроса до места", дела его