"Ричард Генри Дана. Два года на палубе (1840) " - читать интересную книгу автора

очищать полторы сотни шкур, и возиться с каждой приходилось немало, ибо
испанцы обдирают волов очень неаккуратно. Во время очистки шкур приходится
становиться на колени, и от этого с непривычки у меня сильно болела спина. В
первый день я обработал всего восемь штук, но через несколько дней удвоил
это число, а недели через три уже не отставал от других и осиливал все
двадцать пять.
Обдирку шкур надо непременно заканчивать до полудня, иначе они
пересохнут. Продержав шкуры несколько часов на солнце, по ним тщательно
проходят скребком, чтобы снять выступивший от жары жир. После этого
выдергиваются колышки, на которых растянута шкура, ее аккуратно складывают
пополам шерстью наружу и оставляют досушиваться. В середине дня шкуры
переворачивают на другую сторону, а к вечеру складывают в кипы. На следующий
день их расстилают сызнова, и если к вечеру они окончательно высыхают, их
перебрасывают через горизонтальную жердь по пять разом и колотят цепами,
чтобы выбить всю пыль. Теперь, когда они просолены, выскоблены, вычищены и
выбиты, их складывают в сарай. Этим завершается вся эпопея, и, прежде чем
судно отправится в обратный рейс на родину, остается лишь вынести шкуры из
склада, снова выбить, погрузить в трюм и доставить в Бостон. Там их окрасят
и превратят в башмаки, туфли и другие предметы, многие из которых, вполне
вероятно, попадут обратно в Калифорнию и будут куплены теми, кто занимается
разведением волов и обдиркой шкур.
Итак, закладывая ежедневно в рассол по сто пятьдесят шкур, мы
одновременно обрабатывали такое же количество, то есть сто пятьдесят
находились в рассоле, сто пятьдесят на промывке и столько же приходилось
сушить, чистить, выколачивать и складывать в сарай. И так ежедневно без
перерыва, за исключением воскресений, ибо, согласно обычаю, не нарушавшемуся
еще ни одним капитаном и ни одним агентом на этом берегу, воскресенье всегда
соблюдалось как день отдыха. В субботу вечером все находящиеся в работе
шкуры накрывают и оставляют так до понедельника. По воскресеньям у нас не
было никаких дел, разве что забить бычка, которого каждую неделю, нередко по
воскресеньям, пригоняли нам на пропитание. Немалое преимущество такой жизни
состояло еще и в том, что с нас требовали строго определенную работу и не
больше. Все остававшееся время принадлежало нам, и поэтому никого не надо
было погонять. Мы поднимались с первыми лучами солнца, завтракали до восьми
и обычно заканчивали "дневной урок" между часом и двумя пополудни. В два
часа все обедали, и время до вечера было в нашем распоряжении. Только перед
самым закатом солнца мы выколачивали просохшие шкуры и складывали их в
сарай. При таком распорядке днем мы выкраивали для себя по три часа
свободного времени, а после захода солнца никогда вообще не работали. Здесь
не надо было ни стоять вахту, ни брать рифы на марселях. По вечерам мы
обычно ходили друг к другу в гости, и я нередко захаживал на часок проведать
обитателей печи, которую все прозвали "Отель Канака", "Кофейня Оаху". Сразу
после обеда мы устраивали непродолжительную сиесту в награду самим себе за
ранний подъем, а остаток дня проводили по собственному усмотрению. Я чаще
всего читал, писал, шил или чинил одежду. Нужда, мать изобретательности,
обучила меня и этим двум ремеслам. Сандвичане же спали или курили за
разговорами у своей печи, а мой напарник Николя, не умевший ни читать, ни
писать, проводил время в непрерывной дрёме с трубкой в зубах или
прогуливаясь к другим складам. На наше свободное время никто не покушался,
ибо капитанам было хорошо известно, как оно нам достается, и если бы они