"Юлий Даниэль(Николай Аржак). Искупление (рассказ)" - читать интересную книгу автора

Утреннее море было как плохо выстиранная и невыглаженная простыня.
Моторная лодка шла на восток, к невставшему еще солнцу. Мотор трещал,
пассажиры кричали, какие-то дети хлопали в ладоши, и всё это было
совершенно беззвучно. Я крикнул, чтобы услышать свой голос. Никто не
обернулся, и сам я себя не услыхал. Тогда я стал заглядывать в лица своим
попутчикам, но они не замечали ни моих взглядов, ни того, что не слышно
голосов. "Куда же мы приплывем, если не слышим друг друга? - подумал я. -
Надо жестикулировать. Надо азбуку глухонемых". Я стал приставлять пальцы к
носу и подбородку, щурить глаза, двигать нижней губой - но меня никто не
понимал, хотя я изображал очень простую фразу: "Товарищи, почему ничего не
слышно?" Отчаявшись, я махнул рукой и стал смотреть на мягкую и мощную
мускулатуру воды за кормой. Лодка неслась всё быстрее, люди говорили всё
горячее и громче - это было видно по артикуляции, волны перестали быть
похожими на борцов и превратились в боксеров, краешек солнца показался над
горизонтом. "Сейчас мы опрокинемся, - подумал я, - мы опрокинемся, если не
услышим друг друга". "Мы опрокинемся!" - крикнул я, преодолевая свою и
чужую глухоту. Звонко лопнула пленка в ушах, я услышал свой крик, и все
другие - тоже, но было уже поздно: боксер вошел в клинч с лодкой, ударил
её в солнечное сплетение, она согнулась пополам, потом два крюка справа и
слева, всё рассыпалось, и, уходя под воду, я увидел накатившийся на волны
багровый шар солнца...
Какое счастье просыпаться после страшного сна, после гибели! Медленное
воскрешение из мертвых, тающий туман небытия, жизнь, снова прихлынувшая к
телу. Только что, секунду назад, ты чувствовал, как превращаешься в ничто,
и тебя охватила последняя, самая страшная мука - ужас умирания не готового
к смерти, ты знал, что умер, - и вот ты спасен. Мы оставляем себе счастье
пробуждения и торопимся забыть о смертной тоске, о том, что нас
предупреждают...
Я взял папиросу, глянул на часы. Ого, уже восемь вечера. Сегодня на работе
я весь день задремывал, а когда пришел домой, прилег на минутку - и два
часа проспал. Еще бы, ведь вернулся-то на рассвете.
Я вскочил с дивана, включил электробритву. Я бреюсь по вечерам. Ведь
заранее никогда не угадаешь, как обернутся дела. Случилось же как-то, что
я пошел небритым в одну компанию, а там была одна такая Тонечка, и я её
провожал, и зашел к ней, и остался у нее, и всё время чувствовал, что
небрит, и это здорово мне мешало. Тонечка, правда, говорила, что в мужской
небритости есть, мол, даже какая-то привлекательность, но мне всё равно
было неловко. Да и не все женщины по-тонечкиному рассуждают...
Мы встретились с Мишкой Лурье у метро "Дворец Советов". Было время
свиданий, и парочки, как всегда, бродяжили у дощатого забора, окружавшего
котлован. Интересно, выстроят здесь что-нибудь, или эти ямы так и
останутся памятником взорванному Храму Христа-Спасителя? Сколько же лет
торчат тут доски, заклеенные афишами.
- Мишка, когда взорвали церковь?
- Какую церковь?
Мишка рассказывал последние сплетни о кинофестивале - и о том, как к
великому смущению и конфузу, первую премию присудили Феллини. "Восемь с
половиной!" - бубнил он. - Переполох, скандал! Никто ничего не понимает".
Сейчас он был очень недоволен, что я его перебил.
- Ну, в 34-м году взорвали. Ты слушай, что было дальше...