"Николай Данилевский. Россия и Европа" - читать интересную книгу автора

мало-помалу колонизировали и из скандинавской обратили в чисто немецкую. В
глазах всех немцев, сколько-нибудь интересовавшихся политикой, Шлезвиг
составлял нераздельное целое с Голштейном; но такой взгляд не имел ни
малейшей поддержки в основанном на положительных трактатах международном
праве. Чтобы провести его на деле, необходимо было употребить Голштейн как
рычаг для непрерывного давления на всю Данию. При этом средстве датское
правительство могло бы провести в Шлезвиге те лишь только меры, которые были
бы угодны Германии. Дания, очевидно, не могла на это согласиться, и
патриотическая партия (так называемых эйдерских датчан) готова была
совершенно отказаться от Голштейна, лишь бы только единство, целость и
независимость остальной части монархии не нарушались беспрерывно чужеземным
вмешательством. О тяжести такого вмешательства мы можем себе составить
легкое понятие по собственному опыту. Вмешательство, основанное на
придирчивых толкованиях некоторых статей Венского трактата, привело в
негодование всю Россию(6). Хорошо, что негодование России, будучи так
полновесно, перетягивает на весах политики много дипломатических и иного
рода соображений; но кто же обращает внимание на негодование Дании? К тому
же у Дании руки были в самом деле связаны трактатом, не дававшим ей полной
свободы распоряжаться формой правления, которую ей хотелось бы дать
Голштейну. Об истинном смысле этого трактата шли между Данией и Германским
союзом бесконечные словопрения. Каждая сторона толкует, конечно, дело в свою
пользу; наконец и Германский союз, не отличавшийся-таки быстротою действия,
теряет терпение и назначает экзекуцию в Голштейн. Голштейн принадлежит к
Германскому союзу, и против такой меры нельзя еще пока ничего возразить. Но
известное дело, что Германский союз, хотя узами его и было связано до
пятидесяти миллионов народа, не внушал никому слишком большого уважения и
страха,- ни даже крохотной Дании, которая, несмотря на союзную экзекуцию,
преспокойно продолжает свое дело. Пруссия (или, точнее, г. Бисмарк), однако
же, видит, что для нее, во всяком случае, это дело ничем хорошим кончиться
не может. Возьмет верх Дания - пропали все планы на Кильскую бухту, флот,
господство в Балтийском море, на гегемонию в Германии, одним словом, пропали
все немецкие интересы, которых Пруссия себя считала и считает, и притом
совершенно справедливо, главным, чуть ли не единственным представителем.
Восторжествует Германский союз - Голштейн один, или вместе с Шлезвигом,
обратится в самостоятельное государство, которое усилит собою в союзе партию
средних и мелких государств, что, как весьма справедливо думает г. Бисмарк,
только повредит прусской гегемонии. Надо и союзу не дать усилиться, надо и
Голштейн с Шлезвигом прибрать к своим рукам, чтобы общегерманское, а с ним
вместе и частнопрусское дело должным образом процвели. Следуя этим
совершенно верным (с прусской точки зрения) соображениям, обеспечившись
союзом с Австрией, которой во всем этом деле приходится своими руками для
Пруссии жар загребать, г. Бисмарк вступается за недостаточно уваженный и
оскорбленный Данией Германский союз и требует уничтожения утвержденной
палатами, общей для всей монархии конституции,- хотя и в высшей степени
либеральной, но вовсе не соответствующей ни общим видам Германии, ни частным
видам Пруссии,- угрожая в противном случае войною. Дания с формальной
стороны не была совершенно права, ибо,- не будучи в состоянии исполнить
невозможного для нее трактата, или, по крайней мере, исполнить его б том
смысле, в каком понимала его Германия,- она решилась рассечь гордиев узел
этою общей для всей монархии конституцией, которая, удовлетворяя, в