"Дмитрий Данилов. Гвардеец - Дороги Европы" - читать интересную книгу автора

храмов. У приезжего, видевшего это издалека, могло создаться впечатление,
что народ тут проживает смиренный и набожный, но оно вмиг рассеивалось,
стоило только оказаться в черте города.
Михай безошибочно доставил нас к постоялому двору. Время было позднее,
лавка Микульчика скорее всего давно уже закрылась, и смысла искать ее на
ночь глядя я не видел.
Народу на постоялом дворе хватало, но хозяин, получив от меня талер и
заверение, что это - не последний, подсуетился: уплотнил нескольких жильцов
победней и посговорчивей, а нас заселил на освободившееся место.
Ужин заказали в комнату, спускаться не стали. Внизу вовсю шла гулянка,
вино лилось рекой, доносились тосты во славу Польши и ее союзников и,
похоже, моя родина в число их не входила. Были и пожелания на скорую гибель
всех москалей, это наводило на определенные размышления. Особой враждебности
вроде не слышалось, тосты произносились скорее по привычке, но кто знает.
Светиться тем, что состоим на русской службе, не стоило.
Поскольку мы с Карлом представились курляндскими баронами, к нам не
привязывались. Формально считали своими, лишних вопросов не задавали, а
Михайлов и Чижиков все больше помалкивали, хотя последний, как и многие из
тех, кому довелось послужить в украинской ланд-милиции, довольно сносно умел
разговаривать на польском.
Еще один член моего отряда - Михай - и вовсе чурался соотечественников.
Собственно, он сторонился практически всех, включая нашу команду. Лишь один
я мог вытащить из него слово-другое, но потом поляк замыкался, будто боялся,
что плотину его отрешенности прорвет.
Чтобы как-то скрасить дорогу, я стал практиковаться в изучении
польского. Михай, хоть и без сильного удовольствия, помогал. Давно
замечено - чем больше языков знаешь, тем легче осваивать новые, поэтому к
концу недели я уже вполне сносно изъяснялся по-польски, используя самые
простые и распространенные обороты. Разумеется, беглая речь ставила меня в
тупик, но сказать что-то элементарное и при этом быть понятным собеседнику я
уже мог. На практике большинство людей обходится довольно скромным словарным
запасом.
Нам принесли жареного поросенка, овощное рагу, хлеб. С моего дозволения
шустрая служанка притащила из погреба кувшин венгерского вина. Оно оказалось
кисловатым и не очень хмельным, но я все равно дал девушке лишнюю монету 'на
чай'. Настраивать против себя прислугу не хотелось.
После сытного ужина задули свечи и улеглись спать. И хотя позади
остался день утомительной скачки, а тело устало и нуждалось в отдыхе, сон не
приходил. Всему виной был разговор с баронессой, растревоживший и без того
неспокойную душу.
Я не собирался корить себя за то, что поддался просьбе Карла и заехал в
родовое имение фон Гофенов. Многое побудило сделать этот крюк: и понимание,
что в глазах кузена совершу, чуть ли не святотатство, если не заеду к
матери, и изрядная толика любопытства узнать что-то о настоящем Дитрихе, да
и та частица от него, что осталась где-то в глубине, жаждавшая хоть на пять
минут повидать дорогое ему существо, - все это наложилось друг на друга.
Воля моя поддалась. Я не мог противостоять внутреннему натиску. Страх перед
разоблачением, элементарная осторожность и здравый смысл оставили меня. И,
наверное, не зря.
- Простите меня, - извиняющимся тоном сказала баронесса. - Я пришла,